Любовник на все времена

К Диане его влекло не только вожделение. Еще до того как они заключили между собой соглашение, она сумела так попросить его помочь ее близкой подруге, одной из желтофиолей, что он с удовольствием выполнил ее просьбу. Как звали ту подругу? Кажется, мисс Фитербилл? Впрочем, какое это имеет значение. Главное, за нее просила Диана, и ему почему-то захотелось выполнить ее просьбу. Каждую неделю он посылал в дом Лэнсдаунов букет лилейников, так как твердо знал, Диана обрадуется его цветам. А как часто он встречался с ней — ни одной из своих прежних женщин он не уделял столько времени, сколько Диане.

Генри вздохнул: нет, он все-таки должен найти ей мужа. Как только она выйдет замуж, так сразу сложность положения, которую он иногда ощущал особенно остро, сгладится, исчезнет и перестанет его смущать. Пусть он нахал, но у нахала есть свои собственные представления о приличиях и нравственности, среди которых был негласный запрет — никаких связей с замужними дамами. Нет, решено, надо как можно скорее подыскать Диане мужа.

Конечно, уже один кандидат имелся — безвольный, ни рыба ни мясо, сэр Сэмюель. Но почему-то сэр Сэмюель совсем не нравился Генри. Какой это мужчина?! Сэр Сэмюель, как справедливо полагал Генри, отнюдь не был возмутителем спокойствия ни светского общества, ни женских душ, ни даже порядка в гостиной. Генри вспомнил сломанный стол во время его ссоры с мужем Изабеллы. Такой девушке, как Диана, требовался не узколобый педант во взглядах, одежде, поведении, как Стикли. Слишком много в ней страсти, огня, сарказма, что совершенно не укладывалось в те рамки, в которых привык жить Стикли.

Стикли не мог даже рассмешить Диану. Конечно, она не относилась к смешливым девушкам, слишком много в ней было выдержки и самообладания, но Генри научился преодолевать эти искусственные преграды. Зато потом как она вознаграждала его за смелость! Ее искренний, заразительный смех, бравший за душу своими низкими грудными нотами, возбуждавший и согревавший кровь не хуже бренди, вызывал у него непреодолимое желание целовать и целовать Диану. Разве нужен Стикли такой смех? Да ведь этот жалкий трус, пожалуй, не знал бы, что дальше делать.

Кроме того, Диана слишком преклонялась перед приличиями. Брак со Стикли окончательно погасил бы горевший в ее сердце огонь, и она стала бы рабой светских условностей и приличий. Ей нужен кто-то другой, кто сумел бы заставить ее забыть о серьезности и приличиях, кто сумел бы пробудить в ней подавленную страстность и показать ей, сколько удовольствия может подарить открытое проявление чувств. Проще говоря, в качестве мужа ей нужен нахальный, дерзкий тип.

Наподобие его.

Нет, такой, как он.

А еще точнее, именно он.

Генри уперся спиной о деревянные полки, захваченный неожиданной мыслью и открывшимися перед ним возможностями. Гм-гм, жениться на Диане. Брак с Дианой. Эти слова летали в его душе легко, словно подхваченные ветром семена одуванчика. Генри сперва ожидал, что его сознание сразу воспротивится столь нелепой мысли, но, как ни странно, мысль не вызывала немедленного отторжения, напротив, ее отголоски упали ему в душу, моментально пустив корни.

Перед его мысленным взором возникали все новые и новые картины семейной жизни. Поддразнивания. Разговоры за чашкой чая. Смех и подшучивание, постепенно переходящие в любовные игры, теперь освященные брачными узами.

«Женитьба. Супружество». Генри произносил эти слова медленно и тихо, словно смакуя их на вкус. «Жениться на Диане. Мне жениться на ней». Эти обычные слова ласкали его слух. Для того чтобы проверить подлинность своих переживаний, Генри решил поставить на место Дианы какую-нибудь другую девушку. Он начал судорожно перебирать в голове одну светскую красавицу за другой, пока не остановился на мисс Сибилле Хилл, которая в этом сезоне считалась одной из самых красивых юных леди и самой завидной партией. Генри поморщился: мисс Хилл была глупа и всегда вызывала у него безотчетное раздражение. «Жениться на ней, — с ужасом пробормотал Генри, — да пусть меня лучше повесят. Или скорее я сам повешусь, если буду слушать ее неумолчное стрекотание день и ночь».

Внезапно он понял, что разговаривает сам с собой, причем в темной кладовке чужого дома. Это было неудобно во всех смыслах и явно не лезло ни в какие ворота. Решительно вздохнув, он открыл двери в надежде, что никто не заметит его, выходящим из столь неподобающего для джентльмена помещения. И ему не придется изворачиваться и придумывать какое-нибудь глупое объяснение.

Увы, сбылись его худшие опасения.

Та, о которой он думал с холодным ознобом вдоль спины, как раз выходила из дамской комнаты, расположенной едва ли не напротив бельевой. Не успел он закрыть дверь в бельевую, как попал на глаза мисс Хилл.

— Мистер Уэстон, — воскликнула она и хихикнула. — Боже мой, откуда вы появились. Что вы делали в…

Она нахмурилась:

— Вы находились в…

— Я…

Не успел он придумать какое-то правдоподобное объяснение, как мисс Хилл избавила его от этой тяжкой необходимости, смело взяв инициативу в собственные руки: