Любовник на все времена

У Дианы буквально гора упала с плеч, когда дворецкий наконец-то объявил о приезде выздоровевшего сэра Сэмюеля. Последний сиял словно сигнальный маяк, указывающий путь к спасению. Если бы сэр Сэмюель протянул к ней свою спасительную руку, Диана, не задумываясь, схватилась бы за нее.

Нет, она не считала, что впереди ее ждет тяжкая участь. Баронет ей нравился. Ему нравилось читать, он умел много и связно говорить на разные темы. Особенно он любил пускаться в рассуждения о своих родных и близких и о своем поместье. Когда он принялся рассказывать о своем стаде племенных уилтширских овец, Диану охватила легкая оторопь, но к счастью, он вовремя остановился. Окажись сэр Сэмюель вторым сэром Блатерсби, Диана ни за что бы не вышла за него.

Но больше всего в нем ей нравилась его рассудочная сдержанная любовь, точно такая же, какую Диана питала к нему. Это очень сближало их. Он был добрым и внимательным поклонником и явно хотел жениться на ней, причем руководствуясь примерно теми же соображениями, что и Диана. Они идеально подходили друг к другу: он мечтал о такой жене, она — о таком муже.

Хотя кузина сэра Сэмюеля, строившая ему глазки, жила в Бате, всего в нескольких часах езды от его уилтширского поместья, мистер Сэмюель подыскивал себе жену в Лондоне. Было ясно, что он ищет невесту с деньгами и со связями в свете. Диана как раз обладала этими преимуществами. С самого начала он уверял ее мать, что ему нужна рассудительная, заботливая девушка, что в переводе на обычный язык означало: он ищет женщину, которая удовольствовалась бы жизнью в провинции, посвятив себя заботам о муже и воспитанию детей. Диана считала эти условия вполне благоразумными.

Сэр Сэмюель не бросал на нее пылких взоров и внешне никак не походил на страстного поклонника. От него не стоило ожидать чего-нибудь непристойного, вульгарного или бесчестного. Он был слишком джентльмен, но вместе с тем не слишком скованный и сдержанный. И это как раз устраивало Диану. Она ждала от него только одного — перехода от салонных бесед с ней к деловому разговору с дедом в его кабинете. Вот и сегодня от него последовало не то предложение, которое от него так ждала Диана, а другое — посетить представление в «Друри-Лейн».

Через два дня Диана, а также ее мать и бабка, в сопровождении сэра Сэмюеля отправились в театр. По этому случаю сэр Сэмюель раскошелился и нанял ложу, чему Диана втайне искренне обрадовалась. Если бы он взял не отдельную ложу, то ее бабка все представление ныла и жаловалась, что ее заставляют сидеть с людьми более низкого звания, чуть ли не простонародьем в ее понимании.

Диана уступила матери и бабке кресла. А сама вместе с сэром Сэмюелем заняла скамью, обитую бархатом, в глубине ложи.

Она сидела со своим кавалером точно так же, как раньше несколько раз сидела вместе с Генри. Впрочем, не совсем так. Генри садился вплотную, так, что их плечи соприкасались, и на протяжении всего спектакля что-то нашептывал ей на ухо. В отличие от него сэр Сэмюель уселся на некотором расстоянии, предписанном приличиями, и, по всей видимости, увлеченно наблюдал за тем, что происходит на сцене, почти не обращая внимания на людей сидевших рядом. Хотя Диана обычно тоже следила за перипетиями спектакля, сегодняшняя комедия положений ее почти не заинтересовала. Она машинально то скручивала, то раскручивала листок с программкой, пока ее мать, обернувшись, не вырвала программку из ее рук.

Ее выручило небольшое происшествие, вызвавшее среди зрителей волнение. Мистер Таунли, видимо, пьяный в стельку, поднял шум. Свесившись через ограждение своей ложи, он начал кричать что-то невразумительное актрисам. Часть зрителей в партере и на галерке вторила веселыми и колкими выкриками. Племянница Таунли, мисс Хилл — боже, кто надоумил ее надеть в театр слишком открытое платье? — в смущении закрыла лицо веером. Сидевший в соседней ложе лорд Брантли недовольно поморщился и вышел, не желая быть замешанным в скандале.

Диана обменялась улыбками с Элизой, которая была в театре вместе с родителями, мистером Габриелем и лордом Блатерсби. Взгляд Дианы скользнул чуть в сторону, и у нее сразу побежали мурашки по спине: она узнала знакомую голову с белокурыми волосами.

Сердце высоко подпрыгнуло, едва ли не до самого горла так, что у нее прервалось дыхание. Генри здесь никак не должно было быть.

Он мог быть где угодно: на своем конезаводе, на попойке с друзьями, в игорном доме за карточным столом, — где угодно, но только не здесь, в театре. А Генри как ни в чем не бывало сидел в ложе вместе со своими сестрами, которые, склонив головы с красивыми прическами, казалось, с большим интересом слушали то, что он говорил им, чем то, что происходило на сцене.