Однако меня неудержимо несло. Каждому знакомо это ужасное ощущение, когда понимаешь, что мчишься не туда, куда нужно, но не можешь остановиться. Вот и я не могла.
– Всегда хотела иметь большую грудь, – продолжала я тоном, каким ведут светскую беседу.
Он задумался, серьезно глядя в свой стакан. Я ощутила слабость во всем теле. «Ну-как можно было ляпнуть такое?» – укоряли жалкие остатки моего здравого смысла. Из всех отсмотренных мной претендентов этот пока был лучший. Вероятно, мне это всего лишь казалось, не в последнюю очередь потому, что я заранее «назначила» его лучшим, но, поскольку так оно и было, я сходила с ума от того, что впервые предстала перед потенциальным любовником в столь дурацком, полубредовом состоянии. Отведя взгляд от стакана с горьким пивом; он так же светски произнес:
– Я тоже.
Я непонимающе воззрилась на него. Потом до меня дошло, и я рассмеялась. Сначала робко, как смеются, когда не уверены, что смех в данном случае уместен. Потом – смелее. Потом, закрыв лицо руками, предложила:
– Может, мне выйти и войти снова?
На что он, очень мило протянув руку и отняв мои ладони от лица, ответил:
– Если вам от этого станет легче, могу сказать, что и сам немного смущен.
Это был лучший способ разрядить обстановку. Мой неуправляемый полет оборвался, и, опершись подбородком на руку, я протянула ему другую. Мой новый знакомый пожал ее.
– Обычно я не хожу по пабам и не пялюсь на женские бюсты, – заверила я. – И не обсуждаю их.
Помешивая пальцем пивную пену в стакане, он снова засмеялся, на сей раз гораздо непринужденнее.
– Женские фигуры – чрезвычайно красивая деталь интерьера. Они всегда искушают взгляд. – Он покосился на оранжевую грудь. – А эта деталь – весьма и весьма… – Он запнулся.
– Крупная? – подсказала я. Он кивнул, словно бы сдаваясь:
– Крупная.
Старый греховодник или ницшеанец? Ни то ни другое, решила я.
– Закроем тему?
– Закроем.
Мы одновременно откинулись на спинки стульев и наконец расслабились. Перед ним стояла тарелка сандвичей с ветчиной.
– Угощайтесь, пожалуйста, – пригласил он.
– Попозже, – ответила я. – Давайте немного поговорим о деле.
Он подобрался, выпрямил спину и приготовился к собеседованию.
– Начинайте вы, – предложила я.
До сих пор контакты между нами сводились к необходимому минимуму: его первое письмо с номером телефона, мое короткое сообщение с моим номером на его автоответчике и, наконец, его – с указанием места встречи. По сравнению с обширными литературными сочинениями, кои я получала в изобилии до того, все выглядело немного странным. Еще он оставил мне номер телефона архитектурной мастерской в Холборне на случай, если я захочу удостовериться в его личности и честности намерений. Звали его Саймон Филлипс – вполне приличное имя. После всяких там Джейсонов – абсолютно приемлемое.
Я вовремя заткнула рот сидевшей во мне Молли, которой не терпелось спросить: «А правда, что все архитекторы – это неудавшиеся художники?» – и, стиснув зубы, кивнула, чтобы он начинал. После своего с блеском проваленного выхода я все еще чувствовала себя неловко.
– Мне самому рассказать о себе или вы предпочитаете задавать вопросы? А может быть, сначала сами расскажете о себе?
Меня подмывало сострить: «Итак, доктор, дело в том, что…» – но я взяла себя в руки. Никогда в жизни у меня не было еще такого ощущения ирреальности происходящего, как здесь, за обычным, казалось бы, столом, на котором стояли обычные стаканы и тарелка с бутербродами. Однако я успокаивала себя тем, что свидание с мужчиной, который был бы представлен мне в доме друзей, могло ничем не отличаться от нынешнего. Разница состояла лишь в том, что с этим я познакомилась по объявлению. Но ходить при полном параде по вечеринкам, охотясь за партнером, ничем не лучше, чем давать письменные объявления. И я прямо сказала:
– Мне просто захотелось прожить год с удовольствием. Немного повеселиться без всяких обязательств. И без ожиданий. Без каких бы то ни было ожиданий.
– Вы… – Он запнулся, подбирая слово и машинально продолжая размешивать пену в стакане. – Для вас это своего рода… реабилитация?
Пожалуй, слово подходящее. Я кивнула:
– Вроде того.
– Вы твердо настаивали на годичном сроке. Почему?
И я вдруг, неожиданно для самой себя, рассказала Саймону все – про отъезд Саскии, про Грязнулю Джоан, про миссис Мортимер, даже про Матисса. Только о Дики умолчала. На предстоящий год мне хотелось начисто исключить из своей биографии этот исторический эпизод. Я уже решила, что нынешний знакомец меня устраивает, и, несмотря на неловкость, случившуюся из-за оранжевой дивы, надеялась, что я его – тоже. Судя по всему, так и оказалось. Во всяком случае, никаких признаков антипатии я не заметила. Мне до смерти надоела эта охота – женщины вообще не предрасположены к охоте, – и хотелось начать наконец получать удовольствие.
– Значит, вы – независимая и состоятельная женщина, – заключил он, выслушав мой монолог.
Прозвучало это недурно.
– Смею думать. А вы?