К тому времени когда мы оказались в гостиной, присутствие Верити стало печальной неизбежностью, так что мне пришлось их знакомить. Верити улыбнулась, пожала Оксфорду руку и пристально его оглядела.
– У вас на левой щеке родинка, – констатировала она и стала изучать ее так, словно готовилась к составлению фоторобота.
Я предоставила их самим себе, лишь сообщила, направляясь к двери:
– Пойду возьму плащ. – И добавила, обращаясь к подруге: – Верити, тебе что-нибудь принести?
– Что ж, я бы не отказалась выпить, – живо откликнулась она, на что я вовсе не рассчитывала.
Я бы тоже не отказалась, отметила я про себя и, взлетая по лестнице, весело крикнула:
– А вы, Саймон?
– Нет, спасибо, – бодро отозвался он. – Но вас я не тороплю.
Вернувшись в гостиную в плаще, я строго заметила:
– Думаю, нам пора. – Прозвучало ужасно: такая интонация обычно свойственна женам подкаблучников. Чтобы сгладить впечатление, я добавила, что у Саймона сегодня день рождения. Верити – ну надо же! – любезно сообщила, что ей это уже известно, потому что я говорила об этом вчера. Потом – нет, вы только подумайте! – вперила в него жизнерадостный взгляд и оповестила, что у нас с ней нет секретов друг от друга (слава Богу, что больше тебе ничего не известно, мысленно огрызнулась я) и что она знает о нем все.
– Так тебе что-нибудь налить? – еще раз с нажимом спросила я.
Нет, спасибо, она просто проходила мимо и встревожилась, увидев мужчину у моего порога.
– Мы здесь очень бдительно следим за безопасностью соседей, – многозначительно произнесла она.
Как-то мне все же удалось выпроводить их из дома. Но Верити не отставала, для меня даже не было бы неожиданностью, если бы она изъявила желание поехать с нами. Однако я твердо попрощалась с ней, не оставив шанса.
Но прежде чем окончательно удалиться, она обошла машину Оксфорда, весьма скромную на вид, и изучила ее с таким пристрастием, с каким, наверное, палеонтолог изучает окаменевшие экскременты динозавра.
– Гм-м… – промычала она. – «Рено», серебристо-серый, серии Эйч. – И медленно повторила цифры номерного знака. – Запоминающийся номер, – заметила Верити как бы невзначай, буравя Саймона глазами. Тот ответил ей невозмутимым взглядом, однако, принимая игру, согласился:
– Боюсь, вы правы.
Я нырнула в машину, решив, что для начала более чем достаточно. Хотя меня, честно говоря, куда больше волновало окончание. С Верити станется попросить у кого-нибудь лестницу, приставить к окну моей спальни и наблюдать за тем, что там происходит. Наверное, стоило поостеречься – даже если такое предложение последует – соглашаться на интимное окончание сегодняшней встречи у себя дома. Порой мне невольно хотелось, чтобы Верити вернулась к своему гнусному Марку, – только бы меня оставила в покое.
Я подарила ему маленькую книжечку рисунков Иниго Джонса, которую весьма кстати купила в тот день в Хауарде, и открытку с репродукцией «Тинтернского аббатства» Тернера.
– Я тронут, – сказал он.
– Правда, это не совсем то, что понадобится в никарагуанских джунглях.
– Буду хранить там ваши подарки как кусочек Англии.
– Уэльса, если иметь в виду Тинтерн. – Я не смогла удержаться от колкости. – Но по крайней мере «континент» назван правильно.
На этот раз беседа текла почти непринужденно, хотя, когда я попробовала чуть больше узнать об обстоятельствах его брака, Саймон тут же замкнулся. Очень вежливо, я бы даже сказала изящно, пресек все мои поползновения. То же и насчет вопроса: «Почему именно Никарагуа?» Что ж, имеет право, сказала я себе. Нечего совать нос в чужие дела. У нас ведь всего лишь договор на год, а не мечта о совместной жизни до гробовой доски. Значит, можно сидеть и наслаждаться легкостью отношений.
– А я никогда не была замужем, за что благодарю судьбу, – призналась я и пояснила: – Если учитывать соотношение между счастьем и несчастьем в браке.
– Значит, когда возникает желание, вы вот так просто выбираете себе любовника? Завидная прагматичность.
– Нет, что вы! Такое со мной впервые. По части «Одиноких сердец» я абсолютно невинна.
Он рассмеялся, но с явным раздражением:
– То есть я хотела сказать, что предприняла только одну попытку… – Но было слишком поздно. Меня самое покоробило от «романтической» двусмысленности собственных слов. При наших не устоявшихся еще отношениях они прозвучали как высказывание старого майора колониальной армии. – А вы?
– Вы – единственная, с кем мне захотелось встретиться. Понравилась ваша улыбка.
– А если бы я оказалась мегерой?
– Тогда я бы прибег к естественному отбору и включил вариант номер два из резерва.
У меня неприятно зашевелились волосы на затылке. Проклятый Дарвин. Я сосредоточилась на пенке своего капуччино, гоняя ее ложкой взад-вперед, – весьма успокаивающее занятие в подобных обстоятельствах. Как бы то ни было, но остаточное чувство собственницы продолжало точить меня как червь. Я не знала, как прозвучит мой голос, когда я снова заговорю, – наверное, это будет нечто среднее между шипением и кваканьем.
– Гм-м… – неопределенно промычала я, делая глоток.