Мы выпили еще кофе, немного поговорили, поцеловались, пообнимались, не обращая внимания на призывы Верити, доносившиеся из автоответчика, – ни минуты не сомневалась, что она будет трезвонить, – 7.07. после чего он сказал, что, раз нам вскоре предстоит поездка кДжилл, мы можем по дороге остановиться в каком-нибудь симпатичном отеле. По его выбору. Подтекст был мне понятен: поскольку я решила, что мы туда поедем, не спросив, хочет ли он этого (а он хотел), то за ним по крайней мере оставалось право выбора места, где должен всерьез начаться наш роман.
Всерьез, повторяла я своим целомудренным подушкам, откидывая пуховое одеяло. Глупая корова, заклеймила я свое отражение в зеркале, когда раздевалась. Но несмотря ни на что, была довольна. Так все это еще больше будет походить на приключение. Если мне хоть что-то было известно об отелях, так это то, что они – очень эротичные места: там можно быть абсолютно безответственным, анонимным, и там есть кому мыть стаканы и перестилать постель. Отходя ко сну на своем одиноком ложе, я поймала себя на том, что улыбаюсь. Если Саймон не получил эротического подарка на день рождения, то я должна постараться устроить ему праздник эротики в другое время, причем скоро…
Глава 20
Верити прочла мне длинную лекцию о том, насколько надо быть осторожной – вплоть до того, чтобы вообще прекратить встречи с Оксфордом. У меня возникло чувство, что она предпочитала бы видеть меня эдакой женщиной-гуру, одинокой и влюбленной в свое одиночество. Я же решила продемонстрировать, что все еще может сложиться у меня отлично, и тем самым вдохновить ее расправить крылья и дерзнуть еще раз. В конце концов, если любовь и не вечна, то на определенном ограниченном отрезке времени она способна доставить удовольствие. Я заверила Верити, что не питаю никаких ожиданий – ни малейших.
– Гм-м… надеюсь, – пробормотала она так язвительно, что я чуть не выложила, почему именно не строю планов. Мы достигли соглашения, или компромисса, если хотите, – в зависимости от того, насколько вы разделяете принципы позитивизма, – после чего дни потекли приятно и безоблачно. Я вдруг начала ощущать полноту жизни.
К великому своему удивлению, я поняла, что своеобразной женской реакцией на романтический подъем может стать пароксизм хозяйственной лихорадки. Я принялась приводить дом в порядок. Поначалу боялась, что это проявление инстинкта, заставляющего птицу вить гнездо, но потом решила, что, скорее, хозяйственный энтузиазм имеет отношение к желанию разобрать завалы прошлого. Словно я проспала много лет кряду, и теперь предстояло начать все сначала. Сама атмосфера дома была беременна ожиданием. Он напоминал достопочтенную матрону, которая сидела на своей пышной попе и со страхом ждала, что я вот-вот поражу ее в самое сердце какой-нибудь непристойной выходкой. Мне было чрезвычайно приятно доложить ей, что по крайней мере первая ночь шумных ристалищ в духе моего Пикассо произойдет не под ее укоризненным присмотром.
Свою комнату Саския оставила в идеальном порядке, весьма для нее несвойственном, так что мне оставалось лишь поливать цветы да время от времени открывать окно, чтобы впускать свежий весенний воздух. Фотографии, которые она у меня выцыганила, были по-домашнему уютно расставлены на полках. На две-три из них мне было тяжело смотреть. С некоторых пор моя душа ощущала порой какое-то дуновение – будто большая и тяжелая птица медленно взмахивала крыльями, собираясь взлететь и напасть на меня. Первый раз я уловила слабое движение воздуха, когда Саския решила познакомиться с отцом. Когда ее письма к нему и телефонные звонки участились, я не только почувствовала – почти услышала биение крыльев. И я знала, что по ее возвращении поднимутся смерчи, которые перевернут все вокруг вверх дном и снова опустят на землю уже совсем в другом, опасном порядке. Опасном? Почему этот новый порядок казался мне опасным? Чему грозила опасность? Через какое-то время взбаламученный воздух успокаивался, не оставляя никаких следов бури.