Любовник тетушки Маргарет

Несмотря на весь восторг, с каким мы предавались игре, было в нас обоих нечто неистребимо практичное. Наши розовые фантазии оказались скреплены скобами холодных и жестких фактов. Наверное, чем-то похожим бывают отмечены романы военного времени – бросаешься навстречу друг другу очертя голову и живешь лишь настоящим, потому что завтра он может отправиться на фронт и там погибнуть…

Обстановка пока не располагала к елизаветинскому кокетству. Может, что-то изменится позднее.

Итак, потерпев поражение, я решила надеть беспроигрышное «маленькое черное платье». В строгом черном одеянии с юбкой на дюйм ниже колена, с ниткой жемчуга и сияющим вожделением взглядом больших глупостей не наделаешь. Во всяком случае, в «брайдсхедской» обстановке. Когда я вышла из ванной, мы снова переглянулись и, похоже, нам одновременно пришло в голову послать к черту ужин, немедленно раздеться и заняться тем, ради чего мы сюда приехали. Но для этого мы еще не знали друг друга достаточно хорошо.

Мы опоздали всего на пять минут.

– Не забудьте Овидиеву систему знаков, – шепнул Саймон, когда мы входили в гостиную. Прямо напротив дверей стояли наши хозяева, Джордж и Роберта Хауард, протягивая руки нам навстречу. Я пожала их по очереди, и в тот момент, когда держала руку Роберты в своей ладони, почувствовала, как Оксфорд легко шлепнул меня и стиснул ягодицу – вот провокатор! Я вздрогнула и воззрилась на орлиный лик хозяйки с неуместным испугом. Потом, оглянувшись и встретив безмятежно-невинный взгляд Оксфорда, ущипнула себя за ухо.

– Я просто проверял шифр, – прошептал он, ведя меня к столику с напитками.

Позже я пожалела, что не веду дневника и не сделала записей о событиях того вечера. Джордж и Роберта были хозяевами «Поместья Марстона», и перед ними стоял извечный вопрос: либо предпринять какой-нибудь коммерческий проект, либо потерять свои владения. К перспективе открыть феодальную усадьбу для туристов они относились с явным презрением, поэтому предпочли устроить отель. Оксфорд отказался сообщить мне стоимость проживания в нем, но скорее всего это было очень дорогое удовольствие.

Над камином в стиле английской неоклассики висел Каналлетто – без сомнения, гордость здешней коллекции. Я вежливо поахала перед ним и перешла менее значимым экспонатам. Очень хороший Беллотто – куда лучший, чем его дядюшка Каналлетто, – офорты Гиртина и великолепный неизвестный итальянец, по манере напоминающий Клода.

– Похоже на Джорджоне, – сказала я с претензией на осведомленность.

– Это и есть Джорджоне, – подтвердила Роберта, аристократическим ликом схожая с Плантагенетами, и неожиданно просто добавила: – Только очень маленький.

Увы, как часто бывает, всерьез задуманная коллекция серьезной не получилась, не обрела завершенного и цельного вида. Хороший портрет кисти Рейнолдса – фигура и полный рост в псевдогрсческом облачении – соседствовал с чудовищным эдвардианским портретом конусообразной дамы со взбитыми золотистыми волосами, которая выглядела так, будто ее засасывало в пылесос, причем ей это настолько понравилось, что раскрасневшиеся щечки напоминали пару пунцовых роз.

Хозяин, оказавшийся за моим плечом, пояснил:

– Моя тетка. Прекрасный портрет, не правда ли? – И, не дождавшись моей похвалы, сменил тему: – Позвольте вам представить…

Он повел меня к гостям, и тут я обнаружила, что кроме живописи в комнате есть еще кое-что примечательное. Точнее – еще две пары. Дафна и Рассел Мэддокс приехали из Харрогита.[50] На мой вопрос, что они там делали, они ответили, что они там просто живут. Поскольку оба приближались к семидесяти, выбор места жительства представлялся разумным. Дафна была необъятных размеров и одета в нечто развевающееся цвета лаванды. Для полного сходства с королевой-матерью недоставало лишь шляпки с загнутыми полями. Рассел, напротив, был маленький, с красными прожилками на лице. В последнее время, как выяснилось, занялся живописью. Я вежливо осведомилась, что он пишет. Как всякий любитель, он приветствовал вопросы о своем творчестве – настоящий художник плюнул бы мне в глаза, а этот, неопределенно размахивая рукой, пустился в пространные объяснения. Влей я в себя еще порцию джина, я бы спросила, что он предпочитает: синие лакричные поля или розовый кокосовый орех с темной сердцевиной? Ненавижу людей, которые, будучи по сути малярами, величают себя художниками. Когда-то он был агентом по продаже недвижимости, так что, вероятно, воспринимал свое «искусство» как епитимью за былые грехи.