Любовники Екатерины

Лизаньке было всего семнадцать лет, и она жила во дворце безвыходно, как и Мамонов.

Запертые в стенах царскосельского дворца, фаворит и фрейлина часто встречались и страстно полюбили друг друга.

Старая, толстая Екатерина сделалась противной своему любовнику, который сравнивал ее с семнадцатилетней хорошенькой Лизанькой. Екатерина стала замечать в нем полное отсутствие усердия. Он охладел к ней, избегая ласк этой сластолюбивой женщины, годившейся ему в матери.

Безбородко узнал о свиданиях Мамонова с Лизанькой. Они встречались в беседке дворцового сада, и княжна отдалась своему возлюбленному.

Хитрый малоросс обрадовался, когда царица пожаловалась ему на «рассеянность» Мамонова и его неаккуратность.

— Где-то качал пропадать по ночам…

— А нет ли у него возлюбленной во дворце? — спросил он.

Екатерина побледнела.

— Да кто же такая дерзкая, которая посмеет соперничать со своей государыней на моих глазах?

— Да мало ли… Теперь народ вольнодумен стал, особенно молодые фрейлины!

Это был намек на Щербатову.

Екатерина не придала этому особенного значения.

Вечером состоялось заседание Государственного совета, и Мамонов отсутствовал.

В спальне Екатерины его также не было.

Екатерина вернулась из совета усталая и пожелала забыться в сильных и нежных объятиях «дитяти».

Но комната фаворитов также была пуста.

Екатерина решила дождаться Мамонова и сделать ему строгий выговор. Она не ложилась и ждала.

Наконец, он явился.

— Где вы, милостивый государь, пропадать изволили, нерачительны вы стали к службе отечеству и государыне, — игриво сказала она.

Она любила игривость и на склоне лет.

Но когда она протянула ему свои объятия, Мамонов не двинулся.

— Матушка-государыня, я всегда был откровенен. Я не могу больше нести свои обязанности при особе вашего величества.

Этого оскорбления Екатерина не ожидала. Он смеет первый от нее отказываться!

К этому Екатерина не привыкла. Все, кроме Ланского, изменяли ей. Но они скрывали свои приключения, боялись потерять милость государыни и не выходили из границ верноподданнического повиновения. В своем самодержавном деспотизме Екатерина желала закрепостить и сердца своих подданных.

— В чем дело, милостивый государь? — гордо спросила она. — Вы забываетесь.

— Я полюбил другую, ваше Величество.

— Кого?

— Княжну Елисавету Щербатову. Я прошу разрешения вашего величества на брак с нею, который в настоящее время является необходимостью.

— Хорошо. Я разрешаю. Но предваряю вас, что считаю вас государственным преступником: зная, сколь моя жизнь нужна для России, вы расстраиваете свою государыню, которой нужно полное спокойствие и равновесие для государственных дел.

Мамонов смущенно поклонился и убежал.

А Екатерина глухо зарыдала, думая о том, что глупая, неразвитая девчонка, едва появившись во дворце, отбила у нее, гениальной, философски образованной женщины, венценосной императрицы, любимого человека. А почему? Потому что ей семнадцать лет.

Ни ореол царского венца, ни сияние гения, ни мудрость, ни красота души, — ничто не в состоянии соперничать с молодостью.

Императрица вспомнила дворцовую горничную, в которую влюбился Потемкин. Она тогда попросила Шешковского убрать ее куда-нибудь. Но она вовсе не требовала, чтобы ее убили, она требовала только, чтобы девушка была заключена куда-нибудь навеки за то, что осмелилась соперничать с государыней… Чтобы она не могла никогда выйти из заключения.

Шешковский перестарался. Он замуровал девушку в стену. Она никогда оттуда не выйдет. Но разве государыня виновата, что у неё слишком старательные слуги? Разве она просила убить Петра III? Никогда. Орловы сами это сделали. В конце-концов ведь нельзя их обвинять за то, что они любят государыню и не щадят ничего, оберегая ее душевный покой, столь необходимый ей для несения государственных трудов.

Екатерина вздохнула. Мамонов далеко не такой, как Орловы и Шешковский. Он нанес ей жесточайшее оскорбление. А как он смотрел на нее! Она читала в его глазах нескрываемое, очевидно давно таившееся в глубине его души отвращение. И что же? Он будет наслаждаться счастьем с молодой женой!.. Будет ей рассказывать о том, как бросил, оттолкнул ради нее гордую императрицу, северную Семирамиду, красоту и мудрость которой воспевали все поэты и философы мира. Вольтер, Дидро и Гримм ей поклоняются. Державин поет ей оды, как Фелице, и сонеты, как женщине. А какой-то Мамонов бросает ради ничтожной, пустой и ветреной девчонки победоносную устроительницу русской земли, продолжательницу Петрова дела… Надо отомстить…

Но как? Отравить Щербатову?.. Конечно, это очень легко.

Но Мамонов и другие догадаются. И, наконец, не надо больше крови, не надо смерти.

Смерть разве наказание? Смерть — покой, небытие. А ей хочется наказать дерзкую так, чтобы она всю жизнь помнила нанесенное ей оскорбление.

Императрица долго думала и, наконец, выдумала.

Свадьба Мамонова по желанию императрицы была отпразднована пышно и весело. Государыня уже утешилась как любовница. Анна Нарышкина представила ей Платона и Валерьяна Зубовых. Оба брата произвели на царицу чарующее впечатление, и оба сделались ее фаворитами.