Любовники смерти

Я тоже был там, у всех на виду, так как знал, что они будут высматривать в надежде, что я покажусь. Я общался с другими. Разговаривал с теми, кого узнавал. После похорон я пошел в бар Донахи вместе с теми, кто служил рядом с Джимми и моим отцом, и мы поговорили об обоих, и они рассказали мне кое-что об Уилле Паркере, от чего я стал любить его еще больше, потому что они тоже любили его. Все это время я был среди людей. Я даже не ходил в туалет в одиночку и пил осторожно, хотя и делал вид, что опрокидываю бокал за бокалом, не отставая от остальных. Притворяться было довольно легко, потому что все были поглощены друг другом, а не мной, хотя меня и радушно приняли в свою компанию. Один из собравшихся, бывший сержант по фамилии Грисдорф, спросил меня о якобы существующей связи между смертью Микки Уоллеса и тем, что случилось с Джимми, и на какое-то время повисла неловкая тишина, пока какой-то краснолицый коп с крашеными черными волосами не сказал: «Господи, Стиви, сейчас не время и не место! Лучше выпьем за его память, а потом за забвение».

И момент миновал.

Девушку я заметил в начале шестого. Она была стройная и хорошенькая, с длинными черными волосами. В тусклом освещении у Донахи она казалась моложе своих лет, и бармену, может быть, пришлось бы потребовать у нее документы, если бы она заказала пива. Я видел, как на кладбище она возлагала цветы на могилу невдалеке от того места, где хоронили Джимми. Я снова увидел ее, когда она шла по Тилдену после похорон, но из множества других я выделил ее больше из-за ее внешности, чем из-за своих подозрений насчет нее. А теперь она была у Донахи, ковыряла салат, глядя в лежавшую перед ней книжку. На стене перед ней висело зеркало, так что она могла видеть все, что происходит у нее за спиной. Пару раз мне показалось, что она взглянула на меня. Это могло ничего не значить, но потом она улыбнулась мне, когда я поймал ее взгляд. Это был флирт или его видимость. Глаза у нее были очень-очень темные.

Грисдорф тоже ее заметил.

– Ты нравишься девушке, Чарли, – сказал он. – Действуй. Мы-то старики. Среди молодых нам нужно болеть за других. Мы присмотрим за твоим пальто. Черт, ты, наверное, упарился здесь. Сними его, сынок.

Я встал и покачнулся.

– Нет, я ухожу, – сказал я. – Все равно мне уже хватит. – Я пожал всем руки и оставил на столе пятьдесят баксов. – Всем по одной самого лучшего за моего старика и за Джимми.

Все одобрительно зашумели, и я вышел, пошатываясь. Грисдорф протянул мне руку, чтобы помочь.

– Ты ничего?

– Я сегодня мало ел, – ответил я. – Глупо с моей стороны. Ты бы не попросил бармена вызвать мне такси?

– Конечно. Куда тебе ехать?

– В Бэй-Ридж, – сказал я, – на Хобарт-стрит.

Грисдорф странно на меня посмотрел.

– Ты уверен?

– Да, уверен. – Я протянул ему пятьдесят долларов. – Закажи на все виски, пока ты здесь.

– Не хочешь глоток на дорожку?

– Нет, спасибо. Еще глоток, и я лягу на дорожку.

Он взял деньги, а я прислонился к колонне и посмотрел ему вслед. Я видел, как он подозвал бармена, и расслышал кое-что, о чем они говорили, пока я здесь стоял. У Донахи не играла музыка, и еще не начала собираться толпа после работы. А если я мог расслышать, что они говорят, то мог расслышать и любой другой.

Через десять минут приехало такси. К тому времени девушка уже ушла.

Такси высадило меня у моего старого дома. Взглянув на трепещущую на ветру ленту вокруг места преступления, таксист спросил, не нужно ли подождать, и с облегчением уехал, когда я сказал, что нет.

Никто из полиции не следил за домом. В обычных обстоятельствах тут был бы, по крайней мере, один полицейский, чтобы охранять место преступления, но обстоятельства были необычные.

Я подошел к дому сбоку. Ворота во двор были закрыты на цепь, и виднелась какая-то ленточка, но на цепи не было замка, так что она была лишь для виду. Впрочем, дверь в кухню была закрыта на новый замок и засов, но это было дело нескольких секунд – открыть ее маленькой электрической отмычкой, которой снабдил меня Ангел. Она очень громко шумела в вечерней тишине, а войдя в дом, я увидел проникающий туда свет со двора. Закрыв дверь, я подождал, пока свет потускнеет и темнота сгустится.