Любовники-убийцы

— Сказать можно что угодно! — вскрикнул Фурбис. — Я обнимал жену моего друга?! Пусть позовут ее, и вы увидите, что она скажет на это! Злых людей немало на свете! Готов спорить, что это Фредерик Борель оклеветал меня. Это мой злой гений.

— С какой стати Борель станет подозревать вас? Зачем ему желать вам зла?

— О, целей у него достаточно! Он не верил в нашу дружбу с честным, дорогим мне Паскуалем. Наконец, всем известно, что он влюблен в свою двоюродную сестру. Он во все вмешивался на ферме.

— Кажется, они все готовы упрекать друг друга в любви к жене покойного, — с улыбкой заметил следователь, обращаясь к прокурору.

— Она славится своей красотой, — прибавил мировой судья, — ее даже прозвали гордской Венерой.

— Вот как? Вы ее видели после случившегося?

— Да, — ответил судья, — но она показалась мне настолько расстроенной, что я не решился ее допрашивать.

— Мы сможем убедиться в ее горе, — возразил следователь, — не прибегая к необходимости вызывать сюда.

В эту минуту вернулся жандарм, посланный в Горд проверить показания Фурбиса. Из проведенных им опросов выходило, что Фурбис только в половине десятого, а не в девять часов был в цирюльне в Горде. Что же касается содержателя омнибусов, то он действительно встретился с Фурбисом, но только это было уже в десять часов. По странной случайности, которую Фурбис не мог предвидеть, эти люди заметили время его появления минута в минуту, что и передали жандарму.

— Что вы скажете на это? — спросил следователь Фурбиса, который вдруг сильно побледнел.

— Я скажу, — ощетинился он, — что все эти люди хотят моей погибели.

— Но что же вы им сделали?

— Я не знаю, но что они хотят этого — не подлежит сомнению. Они всеми силами стараются погубить меня.

— Я думаю, что скорее вы сами себя губите. Итак, судя по показаниям, вас не видели в Горде ранее половины десятого. Преступление было совершено в девять часов. Сколько требуется времени, — продолжал судья, обращаясь к окружающим, — чтобы дойти отсюда до Горда?

— Двадцать минут, если идти хорошим шагом, — ответили ему.

Ничто не могло навредить Фурбису сильнее, чем данное им ложное показание. Подозрение теперь пало на него. Он погубил себя тем, чем предполагал спастись, к тому же он пал духом, потерял необходимые ему хладнокровие и самообладание. Он был так уверен в своем поведении, считая себя вне всяких подозрений, что первая представившаяся ему опасность, вместо того чтобы усилить сопротивление, заставила его потерять голову. Но его положение грозило сделаться еще более опасным. Прибывший из Горда жандарм заметил на тропинке, ведущей от фермы к большой дороге, следы, которые мог оставить бежавший или быстро уходивший человек. Судья тотчас же в сопровождении Фурбиса и присутствующих в это время на ферме людей отправился на место, указанное жандармом. Он не ошибся — следы были довольно заметны.

— Посмотрим, соответствует ли ваша обувь этим следам, — сказал судья Фурбису.

Он был вынужден повиноваться; все заметили, как он смущался все больше. Его обувь входила совершенно плотно в оставшиеся следы.

— Вот это весьма важно, — заметил прокурор.

— Это ничего не доказывает, — выговорил с усилием Фурбис. — Разве нельзя допустить, что у кого-нибудь здесь такая же обувь, как у меня?

— Мы это проверим.

Попросили нескольких человек произвести опыт, но их обувь оказалась или больше, или меньше замеченных следов. Фурбис был окончательно сражен.

Этот допрос и следствие продолжались целый день. Окончание расследования было отложено до следующего дня. Но Мулине и Фурбис были арестованы. Первый оставлен на ферме под присмотром жандарма. Что же касается Фурбиса, то его отвели в Горд и оставили под охраной на ночь в помещении гостиницы. Судебный следователь, намереваясь на следующий день как можно раньше возобновить следствие, принял приглашение мирового судьи Горда остаться ночевать у него, но он не был спокоен. Его подозрения крутились вокруг двух лиц. Они оба были у него в руках, но он не имел права ни одного из них считать окончательно виновным. Найденные им доказательства не были еще столь убедительны, чтобы отдать кого-либо из них под стражу.

Но один из них действительно убийца. Кто же именно? Этот вопрос оставался нерешенным. Страха Мулине, ужасных обвинений, высказанных покойным, казалось, было достаточно, чтобы считать его преступником. Ложные показания Фурбиса, его отношения с женой Паскуаля, наконец, следы от его шагов — все это также давало немалый повод обвинять Фурбиса.

Бо`льшую часть ночи судья провел, обдумывая подробности ужасного дела с той минуты, когда он получил известие о преступлении, до того момента, когда он оставил ферму. Он должен был вспомнить все, воспользоваться всей своей опытностью, чтобы вывести какое-либо заключение из слышанного. Но, увы! Наступило утро, а он так и не определился.