Любовники-убийцы

Порочная, но решительная, извращенная, но смелая, Марго могла любить негодяя, но не подлеца, не изменника. Напрасно пыталась она убедить себя, что Фурбис попался в сети, так искусно расставленные судьями. Все доказывало, что он выдал ее в первую же минуту, без малейшего сожаления, без угрызений совести, единственно с целью оправдаться самому. Он не пощадил самых сокровенных тайн их любви. Он тщательно хранил их продолжительную переписку, вместо того чтобы сжечь письма, свидетельствующие против нее. В то время как она вся отдавалась ему, как душой, так и телом, он замышлял, как воспользоваться ее слабостями. Он всегда лгал ей и никогда не любил ее!

Но, несмотря на ужасные разоблачения, раздиравшие ее душу, она хотела жить. В ней развилось новое охватившее всю ее чувство. Она собиралась вскоре стать матерью и питала невыразимую привязанность к ребенку, которого носила под сердцем. Материнская любовь имеет ту отличительную и вместе с тем достойную удивления черту, что одинаково свойственна как непорочной, так и извращенной натуре.

Вместе с развитием этого чувства в душе начинают мало-помалу появляться совершенно новые качества. Они смягчают порывы страстных натур, из характеров жестких делают более нежные, придают смелость и решительность натурам слабым. Они дают возможность более высоко ценить добро, и все мысли человека становятся столь ясными, что ошибки и заблуждения прошлого заставляют нас краснеть за себя и даже вызывают слезы за совершенные некогда проступки.

Марго мало-помалу начала смягчаться, гнев, бушевавший в ее душе, сменился страданием, гордость — стыдом, ропот — слезами раскаяния. В душе ее водворилось тихое спокойствие, и вместо того, чтобы жаловаться на свою участь, обвинять кого-либо другого, она стала молиться.

За это время Фурбис окончательно оправился от своей раны и был, в свою очередь, также перемещен из больницы в тюрьму в Апт. Он только и думал, как бы бежать. Его поместили на втором этаже; окно, загороженное крепкой решеткой, выходило на тюремный двор, так что с этой стороны бегство было невозможно. Дубовая дверь также была обита, как снаружи так и изнутри, железными листами. Оставался потолок, который, по предположению Фурбиса, выходил на крышу. Фурбис принялся за него, но скоро его застали ночью во время работы и переместили в другую комнату, усилив надзор.

Тогда он впал в глубокое отчаяние. Мрачный, озлобленный, он сидел целыми днями в углу своей камеры. О чем он думал? О своем прошлом? Нет, о том, как бы спасти свою шкуру. Марго не было более у него в сердце. Он спрашивал себя, как мог он из любви к ней кинуться в бездну, где он теперь находился? Он вспоминал, сколько промахов совершил с той минуты, когда в нем зародилась надежда стать владельцем Нового Бастида, до тех пор, пока, несмотря на советы Вальбро, он решил выстрелить в Паскуаля. Он проклинал совершенное им преступление не за то, что оно было ужасно, нет — его пугало возможное наказание.

Скоро в обществе, и без того сильно настроенном против него, распостранился слух о том, что Фурбис совершил и другое преступление, но чуть раньше. Говорили, что он за два года до убийства Паскуаля отравил свою мать, чтобы скорее завладеть небольшим наследством, оставшимся ему после нее. Этот слух скоро достиг и судей, и в Горд отправили следователей. Труп женщины был вырыт и доставлен для исследования в Апт. Но так как при вскрытии не было обнаружено никаких доказательств, а при допросе Фурбис не признавал себя виновным в этом преступлении, то это дело так и осталось без всяких для него последствий. Что же касается последнего преступления, то Фурбис оставался при своем первоначальном показании и продолжал обвинять Марго в лицо, так же как обвинял ее заочно, пытаясь взвалить на нее всю тяжесть преступления. Был еще только январь, а присяжные должны были собраться в Карпентре не ранее мая, так что заключенным было дозволено видеться со своими родственниками и знакомыми.

Однажды утром в тюрьму явился Мулине. Увидев Марго, он упал на колени и горько заплакал.

— Вы здесь! — вскрикнул он.

Он не мог продолжать — волнение душило его. Марго ласково встретила его, посадила возле себя и стала рассказывать о своем несчастье. Она заговорила с ним вполголоса, но тут подошел часовой, присутствующий при свидании:

— Я не имею права позволить вам разговаривать так тихо, я должен слышать все, что вы говорите между собой.

— Позвольте нам обменяться лишь несколькими словами без свидетеля, — попросила Марго, посмотрев на часового умоляющим взглядом.

— Говорите скорее, — ответил он, — я отойду к дверям.

Марго поклонилась ему в знак благодарности за сочувствие. Благодаря ему она могла пересказать Мулине всю низость поступка Фурбиса по отношению к ней.

— Тебе известно, как я любила его! — говорила она. — И он выдал меня.

— Негодяй! — ответил Мулине. — Так это благодаря ему вас считают участницей в преступлении?

— Да. Мало того, что он передал судьям все подробности наших отношений, так еще сказал, что это я заставила его убить Паскуаля и достала оружие и порох.