Любовники-убийцы

Достаточно раз побывать на каторжных работах в Тулоне, чтобы убедиться в громадной пользе исправительных учреждений, организованных правительством во Французской Гвиане. На каторге преступник только ожесточается, причем его гнев доходит до тех пределов, когда ничто уже не может более смягчить его. Строгий надзор, цепи, полное лишение свободы — все это придает наружности каторжника озлобленный, отчаянный вид. На их лицах проявляется полная безнадежность их положения, что нередко побуждает к новым преступлениям и никогда не вызывает раскаяния.

В Гвиане они могут жить общественной жизнью. Свобода является им наградой за безупречное поведение. Там нет цепей, этого постоянного позора, который еще сильнее растлевает падшие натуры. Им никогда не напоминают, что они презираемы обществом, которое изгнало их из своей среды, и что они никогда не смогут добиться уважения. Напротив, к ним относятся с состраданием. Их усилия направляют к добру, указывая им в будущем на возможность спокойного существования. Труд и раскаяние в содеянном достигают цели: самый преступный из них может надеяться стать владельцем собственности и главой семейства.

Фурбис прибыл в Тулон в жаркий летний день, в первой половине июня 1862 года. Все каторжники были на работе, кто в мастерских, кто на верфи, в зависимости от сил и возможностей. Прежний торговец был отведен в мастерскую, где производились различные предметы из железа, и ему было поручено вертеть колесо, на которое наматывалась железная цепь. Его переодели в арестантское платье и остригли волосы: этим последним позорным клеймом нередко удерживают каторжников от бегства. Первые три дня ему дана была возможность отдохнуть с дороги, затем его сковали с другим арестантом и отправили в арсенал на работы. Тут только он узнал весь ужас каторжной жизни. Пища состояла ежедневно из 915 граммов хлеба, 100 миллилитров вина и супа из бобов, который полагается летом в полдень, а зимой по окончании работ. Спали на плавучих барках, стоящих на якоре перед арсеналом. Эти старые посудины сохранились еще со времен осады Тулона англичанами.

Каждое утро Фурбиса и его товарища перевозили на берег, а с наступлением темноты отвозили обратно на суда. Походный тюфяк и шерстяное одеяло служили ему постелью. Когда все каторжники укладывались спать, их оковы соединяли железным прутом, идущим по всей длине судна.

Первые недели такой жизни сильно обескуражили Фурбиса. Но он страдал только физически, нисколько не тяготясь своим нравственным падением. Его униженное положение не внушало ему ни стыда, ни отчаяния. Когда он проходил мимо верфи, на которой трудились матросы и рабочие, в своем арестантском костюме с цепями на ногах, в зеленой шапке, надеваемой обыкновенно на преступников, осужденных на пожизненную каторжную работу, он не опускал глаз. Кто знал его? Он не был более городским торговцем. Он был № 5344.

Наконец, он так же, как и большинство его товарищей, питал тайную надежду освободиться в скором времени. Постоянно занятый этой мыслью, он был чужд всяких угрызений совести. Из своего прошлого он жалел только об одном — что так легко позволил себе сделаться орудием преступления. Что же касается Марго, думал ли он еще о ней? Да, он вспоминал о наслаждениях, которые испытывал с ней, и это воспоминание, не облегчая его страданий, лишало его сна. Его здоровый организм скоро оправился от первого расстройства, а вместе с этим появилась своеобразная дерзость, он, казалось, гордился своим преступлением. Его похождения, его процесс, его приговор были слишком известны всей Франции, чтобы в Тулоне не знали о них. Каторжники любят хвастать один перед другим совершенными преступлениями. Если люди света интересуются скачками, драматические писатели — первой публикацией своих произведений, биржевики — биржевой игрой, то весьма естественно, что каторжники интересуются совершенными ими преступлениями. Разве это не их сфера?

Благодаря тому чувству, которое Фурбису удалось вызвать у Марго, его глубокому цинизму и громкости его преступления он пользовался уважением среди каторжников. Едва успел он прибыть на место, как все обратили внимание на его нумерованную шапку. Воры, фальсификаторы документов, поджигатели, даже те, кто обвинялся в убийстве или даже в двух, совершенных без заранее обдуманной цели, наконец, осужденные на пять, десять, двадцать лет усиленных каторжных работ не могли не обратить внимания на этого героя, разрушителя семейных уз, отравителя и убийцу, разделяющего теперь их участь.

Благодаря и другим обстоятельствам Фурбис заслужил популярность в среде своих товарищей. Нередко по пути на работы они видели, как начальник стражи указывал на него издалека посетителям. В эти минуты он, как правило, ступал гордо, словно говоря своим внешним видом: «Да-да, это я, знаменитый Фурбис, убийца Паскуаля, любовник гордской Венеры».