Я отставила чашку, чтобы не пролить. Едва я услышала слова Пола — безоговорочно поверила всему. Такое не выдумать, не угадать. Но кому служит Иршат-саед? Альянсу или аль-Зараху? Ведь ничто не мешает ренегату играть на обе стороны. Но какой в этом смысл, если можно попросту затереть память. Я забуду Альянс, забуду Пола. Или на этот счет имеются очередные религиозные предрассудки? Очередная дичь? А может, это своего рода изощренный садизм?
Я потерла пальцами виски, понимая, что еще немного — и сойду с ума. Невозможно постоянно во всем сомневаться. Я должна принять решение. Либо довериться и рискнуть, либо не верить и до конца жизни жалеть о своей трусости. Как говорила Дарка: не попробуешь — не узнаешь. И всегда лихо махала рукой.
Я резко выпрямилась, упираясь ладонями в край тахты — я верю. Хочу верить. Но где искать эту чертову прачечную? Я должна точно знать, куда идти.
Я откинулась на подушки и демонстративно терла виски:
— Невыносимая духота.
Бахат склонила голову:
— Принести опахало?
— Не думаю, что это поможет. — Я изобразила самую кислую гримасу, на которую только была способна. — Мне просто нужно на воздух. Невозможно столько времени сидеть взаперти. Здесь принято где-то гулять?
Бахат кивнула:
— Конечно, муфади. Обычно ранним утром, когда солнце еще ласковое, либо на закате.
Я кивнула в ответ:
— Я с радостью прогуляюсь. Прямо сейчас.
Бахат замялась, наконец, покачала головой:
— Только с позволения Масабих-раисы, муфади.
Я снова кивнула:
— Прекрасно. Значит, пойдем и спросим.
Бахат вновь покачала головой:
— Я пойду, а ты будешь ждать здесь. Мамну.
Оставалось только смириться. Мамну. Вечные, бесконечные мамну. Я проводила взглядом Бахат, и как только та скрылась за дверью, прильнула к оконной решетке, уткнулась носом, пытаясь рассмотреть хоть что-то кроме клочка неба и клочка мощеного двора. Но ощутимых результатов это не принесло.
Старая прачечная… вероятно, на первом этаже или вовсе в подвале. Если, конечно, эти варвары не спятили окончательно и не устроили стирку где-нибудь на вершине бурджи, поближе к их варварскому богу. Казалось, я уже ничему не удивлюсь.
Бахат пропадала невыносимо долго. Я сидела, как на иголках, бесконечно думая о том, что стану делать, если Масабих откажет. В голову ничего не приходило. Разве что устроить в комнатах пожар, опрокинув их проклятые жаровни. Но в этом случае, меня бы просто заперли в других покоях. Принципиально ничего бы не изменилось. Но я надеялась, что до такого не дойдет. В конце концов, невозможно сидеть без воздуха — это вредно для здоровья. Если бы только Иршат-саед додумался напеть что-то подобное толстухе Масабих.
Когда Бахат юркнула в дверь, я подскочила и нервно терла вмиг заледеневшие пальцы:
— Ну? Что?
Бахат чинно склонила голову:
— Масабих-раиса позволила тебе прогулку.
Я так обрадовалась, что едва не подпрыгнула:
— Тогда, пойдем.
Она покачала головой:
— Когда жара спадет. Сейчас — мамну.
— Умоляю. Я люблю жару. Если останусь здесь хотя бы еще минуту — сойду с ума. Пойдем! Прошу.
Бахат раздраженно поджала губы:
— Успокойся, Амани. Сказано: вечером.
Спорить было бесполезно. Бахат ни в чем не намеревалась нарушать распоряжения Масабих. Сколько времени понадобилось, чтобы так вымуштровать ее? Или дело не во времени, а в нечеловеческих пытках? Я бы хотела знать, какой она была прежде. Чтобы увидеть, насколько переменилась. Не хочу точно так же потерять себя.
Не хочу.
Последние часы были невыносимым кошмаром. Я чувствовала, как драгоценное время убывает, утекает, словно вода сквозь пальцы. Если я не справлюсь этой ночью, — меня ждет участь Бахат.
Я умирала от безделья, изматывающего страха, который дрожал внутри, словно била крыльями безумная бабочка. Бесконечные трели канарейки лишь усиливали невыносимое состояние тревоги. Хотелось просто свернуть птице шею. Я не выдержала, набросила на клетку покрывало. Испытала невообразимое облегчение, когда та умолкла.
Самое ужасное — я не понимала, как расспрашивать Бахат о старой прачечной, не вызвав подозрений. Слишком странный разговор. Единственное, что приходило в голову — попросить провести небольшую экскурсию по дворцу и надеяться на обычное везение. И то, если позволено. Но и это ничего не гарантировало. Я боялась наделать от волнения непоправимых глупостей.
Когда за окном стало сереть, мы, наконец, вышли в узкую галерею, обнесенную колоннадой, и пошли уже знакомым мне маршрутом. Кажется, так меня вели в баню, но сейчас здесь было совершенно безлюдно. Вероятно, всему виной их неделя сарим. Иршат-саед знал, о чем говорил. Пустынно и гулко. Лишь наши шаги, плеск воды в фонтанах и треск разожженных жаровен. Редкая охрана не обращала на нас никакого внимания.
Бахат восприняла мою просьбу без энтузиазма, как формальность. Лишь указывала пальцем на двери и коридоры, коротко поясняя, что там. Мы спускались по узким лесенкам, ныряли в арки. Для вида я постоянно спрашивала о бытовых мелочах, Бахат что-то отвечала скороговоркой, но все это было не важно, пролетало мимо ушей.