Любовница №2358

Мерджан-саед молчал, смотрел куда-то в небо, будто прикидывал. Я не понимала, какое миновала расстояние, прежде чем прыгнула в песок. Сколько я пролетела? Час? Два? Три? Я посмотрела на ходящую ходуном шею варшана, прислушалась, как шуршит песок под его мохнатыми тяжелыми ногами. С такой скоростью понадобятся дни, если не недели.

— Сколько, Мерджан-саед?

— Два дня. Если все будет хорошо, нимат альжана, завтра вечером будешь в Марказе. Осталось шестьсот хаков.

Я не понимала:

— Сколько это в милях?

Мерджан какое-то время прикидывал в уме:

— Около двухсот миль, алязи.

Я покачала головой:

— Это невозможно. Варшан от силы покрывает в час три мили. Невозможно, Мерджан-саед.

Он не ответил. Лишь повел бровями и отвернулся, глядя вдаль. Будто презирал мое неверие.

— Держись крепко.

Он вытянул руку и пошарил где-то под хвостом варшана. Выглядело это… странно. Животное взбрыкнуло, подскочило на месте, мелко сотрясаясь, и с храпом ринулось вперед, едва касаясь широкими копытами песка. Я ухватилась за жесткую гриву, пригнулась, стараясь не упасть.

Это было невероятно. Мне сложно было предположить, но казалось, что скорость варшана не уступает малой скорости эркара. Может, он мог покрывать в час двадцать пять, а то и все тридцать миль. Вопрос в другом: как надолго?

Оказалось, довольно надолго. Мерджан-саед время от времени давал животному передышку и вновь пускал бешеным галопом. Оказалось, в таком состоянии варшан способен сметать на своем пути все без разбора. Он не видел препятствий. Если оказаться перед ним — он никогда не свернет. Затопчет, помчится напролом.

До ночи мы должны были достичь сирадолитного месторождения, чтобы там переночевать и пополнить запас воды. И варшану требовался отдых. Я больше не хотела сомневаться. Думать о том, что Мерджан-саед обманывает, везет в Ашамун-Сиде. Он был убедителен, но опасения снова и снова не давали покоя. Здесь твердят, что на все благословение небес — нимат альжана.

Нимат альжана.

Сирадолитные вышки показались дорожкой красных огней на горизонте, когда уже опустилась ночь. Я, наконец, отважилась поднять чиммет, вдыхала полной грудью стремительно остывающий воздух, смотрела в небо.  Поразительное. Трехмерное. Бездонное. Вечное, как мироздание. Оно будто изменяло сознание, гипнотизировало.

Когда Мерджан-саед помог мне спуститься с варшана, я не чувствовала ног и собственной задницы. Песок будто утекал, заставляя опуститься на колени, чтобы не упасть. Тело словно все еще чувствовало отголоски бешеной скачки. Мне было страшно даже вообразить, как оно будет болеть наутро. Досадные бытовые мелочи. Казалось удивительным, что они меня все еще заботили. Значит, пока все не так плохо.

Мы зашли в самую гущу вышек, где растительность образовывала небольшую рощу с крепкими разлапистыми пальмами. Совсем не похожими на те жалкие кусты, которые я видела раньше. Здесь было прохладно и даже свежо. Сочные жесткие листья колыхались на ветру, едва слышно сухо постукивая. Мерджан расчистил место, запалил костер из высохших веток и содранной коры. Мы сидели на песке, ели мясо и лепешки, слушали треск огня. Казалось, не было другой жизни. Будто я целую вечность сидела в этих песках, закутанная в чадру. Почему-то было удивительно спокойно.

В груди зудело. Я приложила руку, нащупывая медальон: он вибрировал так, что едва не подскакивал. Больше всего я опасалась, что Мерджан-саед что-то заметит, и придется объясняться. Но эти пульсации больше невозможно было назвать воображением, случайностью, буйной фантазией.

В первый раз это случилось в темноте каиса. Хило, едва ощутимо. Теперь я понимала, что мне не показалось. Там, у старых вышек, где меня нашел Мерджан, вибрации были сильнее. Теперь же они оказались так интенсивны, что я опасалась, что не смогу уснуть, несмотря на ужасную усталость. Будто назойливо вибрировал коммуникатор. В голове вырисовывалась очевидная догадка, но я боялась в это поверить. Это было… слишком.

Я потрогала жесткую ветку, коснулась подушечкой пальца вершины листа. Острая, при желании можно проткнуть кожу.

— Мерджан-саед, почему здесь такая буйная растительность?

Он хмыкнул, сплюнул в песок:

— Потому что здесь еще не иссяк сирадолит. Но это ненадолго. — Он махнул влево: — С того края уже отмирают. Через пару лет и это месторождение умрет.

— И что тогда?

Он пожал плечами:

— Все станет так, как должно быть, нимат альжана.

— А там, где высохли пальмы?

— Пока выкачивается хоть немного — есть конденсат. Чем богаче месторождение — тем больше оазис. Скоро пустыня поглотит и их. Рухнет все, что завязано на сирадолите. И знаешь что, алязи, — Мерджан усмехнулся, — если бы эмир или султан слышали мои слова — мне приказали бы отрезать язык. А потом и голову.