Любовница Фрейда

Еще не стемнело, мужчина и женщина не ложатся в постель в такую рань. Минна попала в новый мир. «Потаенный мир, – думала она, – в котором ты оказываешься совсем не там, куда собиралась, и сразу же исчезаешь. А когда возвращаешься, делаешь вид, будто ничего не произошло». Анонимность – великая вещь. Ты не рискуешь посмотреть в упор, простые намеки часто прозрачны, а мирское становится гипнотическим. Вступает в силу обоюдная договоренность о том, что безопасно, а что нет, толика приличного поведения при встрече, а затем – волна облегчения, когда наконец вы закрываете дверь и падаете в разгоревшееся пламя страсти.

Они стояли рядом в обшитом черными деревянными панелями лифте, притворяясь, что едут порознь. Нервы у обоих звенели, как струны, взгляды уперлись в кованую решетку двери. Старый лифтер обратился к нему:

– Этаж?

– Седьмой, пожалуйста.

– А вам, фройляйн?

– Седьмой, – ответила она, не глядя на Фрейда.

Лифтер закрыл двери и нажал рычаг сбоку. Было слышно, как вращаются колеса, Минна смотрела, как уплывает вниз элегантный вестибюль отеля. Зигмунд поселился в номер заранее. Все было тщательно спланировано и прекрасно исполнено. Виртуозно. И вот они здесь. Два посторонних человека в лифте.

По ту сторону двери, когда они остались одни в номере, Зигмунд прижал ее к себе, и волна желания ударила ее, пока он снимал с нее пальто, потом блузку. И по его лицу Минна поняла, что он чувствует то же самое.

– Ты скучала по мне? – произнес он.

– Как ты можешь об этом спрашивать?

Надо быть камнем, думала она, чтобы отвернуться от этих чувств. Минна ощущала себя почти бесчеловечной, распутной и хмельной. Это был упоительный разврат.

Когда все закончилось, Зигмунд перегнулся через нее, открыл ящик тумбочки и достал оттуда пачку сигарет. И тут Минна наконец заметила на туалетном столике бутылку шампанского в серебряном ведерке со льдом и два бокала.

– Ну вот, любимая, – с нежностью сказал Зигмунд, – это я привез тебе.

Минна взяла сигарету, села и оперлась затылком на подушку в изголовье. Он помог ей прикурить. Она сделала две-три затяжки, затушила сигарету о подоконник и потянулась за своей одеждой.

– Куда ты собралась? У меня весь вечер свободен.

– А мне пора домой. Мать будет волноваться.

– Подождет.

– Она спросит, где я была.

– Только если это как-то скажется на ее ужине. Давай поговорим.

– О чем? Какие мы современные, как мы восхитительно распущенны? Или попытаешься исцелить меня от себя?

– Невозможно. Это неизлечимо, – промолвил Зигмунд, смакуя дымный привкус на ее губах, – возвращайся в постель.

Позднее, уже уходя, Минна осмотрела номер – белые полотенца, похожие на двух пуделей, свернувшихся на полу в ванной, смятые простыни, пустые хрустальные фужеры возле постели. Она вспомнила сплетение рук и ног, скользких и влажных. Свет просочился под неплотно занавешенное окно, словно секретная записка, просунутая под дверь. Зигмунд позвал ее. Минна наклонилась и нежно поцеловала его в губы. Он отвел непослушный локон от ее лица и вгляделся в него.

– О чем ты думаешь? – спросила она.

– О том, когда я увижу тебя снова.

– Не загадывай.

– А разве ты не о том же думаешь?

– Нет.

– Лгунья.

– Я считаю часы. Ты это хотел услышать?

– Я хочу услышать правду.

– Правда в том, что все безнадежно.

– Нет.