Любовница Фрейда

Минна смотрела на него, временами не видя, словно ее затягивал водоворот звуков. Она пила, не останавливаясь, но губы запеклись, во рту пересохло из-за нервного напряжения.

— Итак, моя дорогая, Франкфурт еще не стоит тебе комом в горле?

— Я не буду работать у Касселей, у меня есть несколько предложений….

— В качестве кого?

— Как получится, может, займусь чем-то новым, без проживания.

— Например?

— Секретарша, или в школе, или… можно продавать шляпы.

— Продавщица? — засмеялся Зигмунд, не совсем уверенный, шутит она или серьезно. — Чушь. Это неприлично.

— Ты не из тех, кто может судить о приличиях. Почему бы мне не торговать женскими шляпками? Красивыми. Из Парижа. По последней моде. Ну, те — с ленточками, перьями и дохлыми бабочками.

Он скептически смотрел не нее, а она продолжила:

— Шляпы делают женщин счастливыми. Я никогда не видела несчастной женщины, выходящей из магазина, где торгуют шляпами. Чего не скажешь о твоих пациентах.

— Милая моя, наверное, пребывание в одной комнате с трупом отразилось на твоей способности мыслить.

Фрейд откинулся на спинку стула, зажег сигару и принялся размышлять над ситуацией. Он и раньше так смотрел. Такой взгляд бывает у человека, собирающегося задать вопрос, который давно волнует его. «Пусть выложит карты», — подумала Минна.

— Ты когда-нибудь бывала в Малойе в это время года? — вдруг спросил Зигмунд.

— В Малойе?

— Это курорт в Швейцарии. В Альпах. Поедем вместе?

— Я не могу.

— Всего на несколько дней. Я же не прошу большего.

— О, да, дорогой, просишь, — сказала она, глядя на него поверх ободка на винном бокале.

Минна неуклюже потянулась за сумочкой. Его предложение вскружило голову и сделало ее беззащитной. Она сразу должна была понять, что он все спланировал. Теперь-то это было совершенно очевидно. Минна посмотрела ему в лицо и отвернулась.

— Как мне теперь жить с самой собой? — тихо промолвила она. — Со своей виной… О господи, Зигмунд!

— Ни мораль, ни Бог здесь ни при чем…

— Я слышала лекцию, — прервала Минна, — вина — не что иное, как наказание, добровольно возложенное на себя под давлением цивилизации. Не это ли ты говорил? Ты можешь оправдать все?

— Сексуальные потребности — часть наших прав, и никто не сумеет выжить, не удовлетворяя их, — ответил Зигмунд, вынув сигару изо рта.

— То есть это всего лишь философский или академический вопрос?

— Если тебе угодно. Это истина. Комплекс вины навязан обществом с целью предотвратить любовь к тем, кого любить не следует. Скажи честно, разве ты не хочешь быть со мной?

— Это не имеет никого значения.

— Поедем со мной. Ты знаешь, как цветок нигрителлы пахнет в завершении своего цветения? Его аромат крепок и сладок, и склоны гор усыпаны ими. Безумно пурпурными и багровыми.

Минна нервно копалась в сумке, оттягивая время.

— Зажги мне сигарету, — попросила она.

Зигмунд достал спички из кармана и помог ей прикурить. Когда Минна затягивалась, он заметил, что у нее дрожат руки. Она откинулась на спинку стула и с силой выдохнула струю дыма. Зигмунд потянулся через стол, ласково убрал прядь волос с ее лица и нежно погладил по щеке. Ощутив его пальцы, Минна оттолкнула руку.

— Я постоянно думаю о тебе, — сказал он, — о том, как мы…

— Только не надо романтики! Это же не ты. И я не желаю слышать о цветах и холмах. Прекрати.

— Хорошо.

Он махнул рукой официанту, попросив принести чек, подобно дельцу, принявшему окончательное решение.

— Допивай. Ты едешь со мной.

— Не знаю, просто не знаю, — пробормотала Минна, ерзая на стуле.

Он сжал ее руку.

— В стоицизме есть свои преимущества, но он никогда не был привлекательным.

— Нечего умничать, — усмехнулась она, — у меня не осталось сил для шуток.

— Я не буду шутить. — Зигмунд подвинулся поближе.

— И сдаваться ты не собираешься.

— Нет.

— Даже если я сейчас встану и уйду?

— Даже если встанешь и уйдешь.

— И я не смогу сопротивляться тебе.

— Бедная Минна, — улыбнулся Зигмунд.

Она поняла его. Это всепоглощающее чувство, всегда охватывающее ее рядом с ним, возобладало над ней, и не было иного пути, чем тот, на который она сейчас решалась вступить. Вернувшись в дом Касселей, Минна собрала вещи, положила письма и книги в саквояж и отогнала прочь все воспоминания о восковых, морщинистых личностях, сидящих в гостиной. Последняя мысль, пришедшая ей в голову на станции, когда они встретились с Зигмундом, была строчка из Сенеки: «Пусть порок бежит, ибо каждый виновный сам себе палач». Она поедет с ним.

Глава 27

Они шли по платформе Центрального вокзала к вагону первого класса. До отправления поезда в Швейцарию оставалось менее получаса, но бригады путейцев все еще суетились у рельсов, поливали из брезентовых шлангов вагоны, простукивали колеса, смазывали шкивы. Вопреки собственным опасениям Минна ощущала прилив сил и возбуждение.