Любовница коменданта

Я опрокинул ее на спину. Ее ноги легонько сжимали мои бедра, грудь терлась о мою грудь, живот прижимался к моему животу. Я погладил похожий на цветок шрам на внутренней стороне бедра. Я провел руками по ее ягодицам и приподнял их. Когда она обхватила руками мою спину, мне захотелось раскрыть перед ней душу, рассказать о всей своей прошлой жизни, о том, чего было бы лучше не помнить. Я ухватился рукой за ее короткие волосы и прижался к ней изо всех сил. Почувствовав ее горячее дыхание, я стал шептать ей всякие нежные слова. Когда она скрестила ноги у меня на талии, я пожалел, что она не знает моего языка, впрочем, это было даже к лучшему. Когда я погрузился в нее на всю глубину, мне хотелось, чтобы она открыла глаза, теребила пальцами мои волосы, чтобы при каждом вздохе она шептала мое имя. Я хотел, чтобы она чутко улавливала исходящие от меня импульсы и двигалась со мной в унисон. Я хотел раствориться в ней и забыть обо всем на свете. Я был почти счастлив.

Должно быть, потом я уснул. Проснувшись, я увидел ее в кресле у окна. Солнечный луч скользил по ее волосам. Она сидела, завернувшись в белое одеяло, в комнате, где я спал, а мой заряженный пистолет и кортик лежали на комоде, сидела у окна, и глаза ее были закрыты. Нет, я был не в силах ее понять.

— Я ничего не понимаю, — говорил мой адъютант. — Я всего лишь исправно исполнял ваши указания.

Я подал ему еще несколько папок, чтобы он упаковал их в коробку.

— Я не преступник, — продолжал адъютант. — Я приносил присягу. Партии. Вам. Все мы поступали так, как велел нам долг. Долг и честь.

Дым из труб крематория окутал лагерь густой пеленой. Он приникал в окна, пропитывал наши волосы и одежду, стелился у нас под ногами. Я сунул в руки адъютанту еще несколько папок.

— Я всего лишь выполнял ваш приказ, — не умолкал тот. — Я подчинялся присяге.

— Слова, — сказал я, передавая ему очередную стопку. — Это всего лишь слова.

— Ты дал мне слово, — укоряла меня Марта. — Ты обещал.

— Поцелуй меня.

— Ты клялся, Макс. От тебя разит перегаром, — продолжала Марта, отталкивая мои руки. — Ты пьян.

— Я хочу тебя обнять.

— Нет!

— Ты моя жена.

— Не прикасайся ко мне. Этими самыми руками ты обнимал еврейку.

— Марта…

— Ты насквозь пропах похотью. Отойди от меня. Пока ты не перестанешь спать с еврейкой, не смей приближаться ко мне.

— Я люблю тебя, Марта.

Она ударила меня по рукам и натянула ночную рубашку на колени.

— Ты же обещал избавиться от нее. Прекрати, наконец. Прекрати.

— Я люблю тебя, Марта.

— Не выношу, когда ты напиваешься. От тебя разит перегаром, табаком и всякой гадостью. Пусти меня. Я не хочу, чтобы ты меня целовал. Одному Богу известно, к чему прикасались твои губы.

Она оттолкнула меня и отвернулась.

— Пусти! Прекрати, Макс. Я серьезно тебе говорю. До тех пор, пока ты не порвешь с этой еврейкой, не смей прикасаться ко мне.

— Ты моя жена.

— Когда ты будешь относиться ко мне как к жене, я буду вести себя как жена.

Она скинула с себя одеяло и встала с постели.

— Куда ты? — спросил я.

— Вниз. Я буду спать на диване.

— Не стоит играть с огнем, — бросил я ей вдогонку. — Есть женщины, которым я нравлюсь.

Я нравился ей. Она мне доверяла. Я старался быть с ней самим собой. Чтобы наши отношения не были омрачены фальшью. Чтобы в них не было ничего постыдного, уродливого. Я постоянно разговаривал с ней, хотя и знал, что она меня не понимает. Впрочем, существовали и другие способы выразить свои чувства — например, подарки.

Она в нерешительности стояла посреди столовой, поглядывая на двери в соседние комнаты. Я зажег свечи и откупорил шампанское. Наполнив бокалы, я осушил свой и снова наполнил его, прежде чем подать другой бокал девушке. Пламя свечи отражалось в фарфоровой посуде и хрустале, поблескивало на столовых приборах. От блюда с жареным гусем поднимался дразнящий аромат. Пока она стояла, глядя на эту роскошь, я принес коробку.

Девушка в недоумении посмотрела на нее. С помощью жестов я объяснил, что коробка предназначается ей. Но девушка, как видно, по-прежнему ничего не поняла, так что в конце концов мне пришлось самому развязать ленточку, открыть коробку и откинуть тонкую бумагу. Выражение ее лица не изменилось даже после того, как она заглянула в коробку, но я думаю, подарок ей понравился: шелк был точно под цвет ее глаз.

Я вынул платье из коробки. Когда я приложил его к ней, она посмотрела не на платье, а на меня. Я велел ей снять лагерную робу, но она колебалась, теребя выцветшую серую ткань. Я помог ей надеть шелковое платье и застегнул пуговки на спине, поправил складки легкого струящегося шелка. Вынув из кармана расческу, я протянул ее девушке, но она стояла, не двигаясь. Я стал зачесывать назад ее стриженые волосы. Потом вынул из нагрудного кармана жемчужные сережки и вдел ей в уши.

Я взял ее за руку и повел в прихожую, где было большое зеркало. Она стояла потупившись. Я легонько подтолкнул ее ближе к зеркалу.

Она посмотрела на свое отражение.

И заплакала.