– Она в Дувре? Зачем? – спокойно на вид спросил я.
– Не сомневаюсь, что для греха, – решительно ответил Джон.
– И все-таки ты проводишь меня к ней? – улыбаясь, спросил я.
– Провожу, – кисло заявил он.
– Я не пойду.
– Дело касается вас, – сказал он, – но может касаться других.
Было рано; я знал, что при дворе еще часа два никто не шелохнется, а потому мог пойти и успел бы вернуться. Меня влекли любопытство и отголосок старого чувства. Через десять минут я шел за Джоном по берегу, а затем по узкой улице, спускавшейся изгибами к морю. Джон шел быстро, без колебаний, пока мы не остановились пред одним из домов.
– Она здесь, – сказал Джон, указывая на дверь с гримасой отвращения.
Внутри дома раздавался веселый голос Нелли: она громко пела. Мое сердце забилось, и я был готов вернуться, но она увидала нас и сама распахнула настежь двери. Она жила внизу, и, следуя ее пригласительному жесту, я вошел в маленькую комнату. Теперь в Дувре трудно было найти помещение, и комната, судя по тщательно постланной постели, служила ей гостиной и вместе спальней. Не замечая, куда девался Джон, я, смущенный и взволнованный, сел на стул.
– Что привело вас сюда? – неожиданно для самого себя спросил я, глядя на Нелл, стоявшую предо мною и слегка покачивавшуюся на каблуках.
– Как и вас, Саймон, – дело, а если хотите знать больше – приглашение короля. Это огорчает вас, Саймон?
– Ничуть!
– Немножко? Ну, немножко, Саймон? Будьте довольны: король пригласил меня, но у меня не был. И вот мое дело состоит в решении вопроса: почему он не пришел ко мне? Я подозреваю некоторые вещи, но мои глаза, как они ни велики, не могут видеть сквозь стены замка, а ноги, как они ни малы, не могут переступить его порог. Однако я знаю кое-что. Например, что француженка здесь. Какова она с вида?
– Насколько я рассмотрел, она очень красива.
– А у вас зоркий глаз, Саймон. Она останется здесь долго?
– Герцогиня пробудет здесь дней десять.
– И француженка будет с нею?
– Этого я не знаю.
– Не знаю и я, – промолвила Нелли, после чего помолчала с минуту и вдруг резко добавила: – Вы не любите Кэрфорда?
– Не понимаю вашего вопроса. Что Кэрфорду до француженки?
– Думаю, что вы можете узнать это. Любовь проницательна, не правда ли? Да, если хотите знать, мне немного досадно, что вы снова готовы влюбиться. Но это между прочим… Саймон, я не люблю этой француженки.
В прежнее время Нелли снова овладела бы мною, теперь же мне было только как-то сострадательно жаль ее. Прежнее чувство страсти не зажигалось во мне. Но об этом надо было молчать – она только бы рассмеялась в ответ. Однако мне казалось, что ей обидно мое равнодушие: женщина не может спокойно терять поклонника, как бы мало ни ценила его раньше. Впрочем, это – общечеловеческое свойство: мужчины, как и женщины, делают то же.
– Но, по крайней мере, мы-то – друзья, Саймон? – рассмеялась Нелли. – И, по крайней мере, мы – протестанты, – она снова засмеялась, – и оба мы ненавидим французов. Я, по крайней мере, не выношу их…
– Но что можем мы сделать?
Она подошла ближе ко мне и, осторожно оглянувшись кругом, шепнула:
– Вчера ночью у меня был посетитель, который меня не особенно любит. Это, однако, ничего не значит: мы теперь попали в один мешок. Это был герцог Букингэмский.
– Но, говорят, он помирился с лордом Арлингтоном?
– Да, как мирятся кошка с собакой, когда велит хозяин. Герцог Букингэмский подозревает, что теперь дело идет о гораздо большем, чем война с Голландией. Собственно, я не люблю войны – она поглощает слишком много королевских денег.
– Это делает, по слухам, и не одна война, – заметил я.
– Тсс… Так теперь идут переговоры не только о войне?
– Не нужно быть герцогом или министром, чтобы угадать о чем.
– А, подозреваете и вы? О религии короля? – шепнула Нелли.
Я утвердительно кивнул головой; это было мне известно.
А что же еще знает герцог Букингэмский? – спросил я.
– То, что король слушает иногда женские советы, – улыбнулась красавица.
– Удивительная проницательность! – усмехнулся я. – Может быть, ему открыли это вы?
– Нет, он знал это еще до меня. Так что если король станет католиком, то будет еще лучшим в обществе католички. А эта де Керуайль (так, кажется, зовут ее?) – ярая католичка. Она предана своей вере не меньше, чем я – королю. Не хмурьтесь, Саймон! Итак, французский король послал из Кале…
– А, из Кале? Это герцог сказал вам? – улыбнулся я, видя, что доверие герцога к своей союзнице не безгранично: он должен был знать де Перренкура в Париже.
– Да, он сказал мне все. Французский король прислал сказать из Кале, что потеря Луизы де Керуайль лишит его двор лучшей красавицы, а герцогиня Орлеанская уверяет, что не отдаст самой красивой из своих фрейлин. Однако она нашла, кем заменить ее, и король Франции, увидев ее портрет, думает, что это возможно. В общем, наш король чувствует, что не будет хорошим католиком без Луизы Керуайль, а король Франции желает во что бы то ни стало получить для себя другую красавицу… Ее имя не вертится у вас на языке, Саймон?