Любовница короля

– Я знаю, про кого вы говорите, – ответил я, – так как мои наблюдения привели к тому же выводу. – Но что думает об этом герцог Букингэмский?

– Он – протестант, как мы с вами.

– Но ведь помешать он ничему не может?

– Нет, он может помешать королю Франции настоять на своем, а для этого ему нужны некоторые вещи.

– И он дал вам поручение ко мне?

– Нет, я сама сказала ему, что знаю человека, который подойдет для его цели; ему нужны четыре вещи: сердце, голова, рука и, может быть, шпага.

– Это есть у всех.

– Сердце должно быть верным, голова – умной, рука – твердой, а шпага – готовой. За хорошей наградой дело, по его словам, не постоит. Вы подумаете об этом, Саймон?

– Я? Нет. Но, может быть, попробую…

– Вы очень милы, Саймон. А портрет, показанный королю Франции, очень красив, не правда ли?

– Но я не люблю ее, клянусь честью?

– Я клянусь, что вы ее полюбите.

– Вы хотите остановить меня таким пророчеством?

– Ну, мне все равно, кого вы любите, – сказала Нелли и рассмеялась. – Зачем женщины так лгут? Нет, мне не все равно, не все равно настолько, что я желала бы…

– Помешать мне?

– Нет, только ударить вас, Саймон!

– Это не трудно сделать; если вы могли разбить сердце – ударить гораздо легче, – сказал я, подставляя свою щеку для удара.

– Вы могли бы отплатить мне – мое лицо в вашем распоряжении. Я не могу ударить того, кто не даст мне сдачи, – и Нелли рассмеялась со всей своей прежней веселостью.

Если бы мы встретились раньше и она сказала мне это, я конечно, согласился бы, – она была так обольстительно хороша! Но теперь обстоятельства были иные, и я только вздохнул, а затем произнес:

– Я слишком любил вас когда-то, чтобы поцеловать теперь.

– Вы иногда бываете странны, Саймон! – вздохнула Нелли. – Я бы так же поцеловала того, кого любила, как и всякого другого.

– Или ударили бы его по лицу?

– Если бы я не дорожила поцелуем, то и не ударила бы. Куда вы, Саймон?

– Пора идти, ведь у меня есть служба.

– Я тоже предлагала вам ее, и что вы с нею сделали?

– Разве это все еще не прощено мне?

– Все прощено и все забыто. Саймон, почти все…

В это время до нас донеслись звуки, весьма странные в доме, где жила Нелли. Они доносились из верхнего этажа: гнусливый голос нараспев читал псалмы. Я приподнял руку, прислушиваясь, Нелли весело рассмеялась:

– Шут с ним! Да, это – он; он твердо намерен обратить меня на путь истины. Этот дурень забавляет меня.

– Финеас Тэт? – воскликнул я, узнав голос чудака.

– А вы этого не знали? Между тем другой болван, ваш слуга, все время с ним. Они только что сидели часа два, запершись вдвоем.

– За пением псалмов?

– Как всегда. Впрочем, иногда они молчат.

– Он читает вам свои проповеди?

– Немножно. Когда мы встречаемся, он бросает мне проклятие и обещает благословение; больше ничего.

– Из-за этого не стоило приезжать в Дувр.

– Вы приехали когда-то и дальше ради моего общества.

Это было верно, но ничего не объясняло мне по поводу Финеаса Тэта. Что привело его сюда? Не пронюхал ли он чего-нибудь и не явился ли защищать свою веру?

Я вышел из комнаты в коридор, а Нелли, улыбаясь, стояла на пороге двери. Я больше ничего не спрашивал, не ставил никаких условий, зная, что герцог Букингэмский не может явно вмешиваться в такие дела и что все предоставлено мне, моему сердцу, голове, руке и шпаге с богатой перспективой впереди, если мне удастся довести дело до конца. Я подождал с минуту, думая, что Финеас Тэт, услышав мой голос, выйдет ко мне, но он не появлялся. Нелли кивнула мне, я откланялся и вышел, направив свои шаги к замку. Теперь весь двор был уже на ногах, и для меня самого, столько же как для нового поручения, только что полученного мною, мне следовало быть на своем посту.

Не успел я отойти нескольких шагов, как услышал позади себя тяжелое дыхание и сопение. Эти звуки издавал Джон Велл, догонявший меня с большой корзиной в руках. Я совершенно не жаждал его общества, но меня привлекала его корзина. Мои запасы съестных припасов и вина пришли к концу, а для того, чтобы разузнать то, что мне было, необходимо, не лишне было иметь в запасе чем угостить нужного человека, а тем более бутылку-другую хорошего вина, которое, как известно, обладает свойством развязывать языки.

– Что там у тебя такое? – спросил я, дождавшись, чтобы Джон догнал меня.

Он объяснил, что делал покупки в городе.

Я похвалил его за усердие, а затем спросил:

– А ты был у своего приятеля Финеаса Тэта?

Мой слуга сразу изменился в лице, побледнел, и бутылки зазвенели в его корзинке – так задрожали у него руки, хотя я спросил довольно ласково. Наконец он заговорил:

– Я? Я видел его раз или два, не больше, с тех пор как узнал, что он здесь. Я думал, что вы не желаете, чтобы я виделся с ним.

– Можешь видеться с ним, сколько тебе угодно, лишь бы я не видел его, – небрежно ответил я, наблюдая украдкой за своим почтенным слугою.

Его волнение показалось мне странным. Если Финеас явился только затем, чтобы обратить на путь истины Нелли Гвинт, с какой стати было бы Джону бледнеть, как полотно?