Я чувствовала себя так, будто перекрыли шланг, подающий кислород. Будто я стала маленькой мухой, заключенной в стеклянную банку. Я уже несколько дней сходила с ума. Слонялась по квартире, казавшейся совершенно чужой.
Меня будто пытали молчанием. Первые сутки я находилась в постоянном предвкушении грозы. Вздрагивала от малейшего бытового звука. Чувствовала себя оголенным нервом. Но ничего не происходило. Ни единого сообщения, ни единого звонка. Ни Фирел. Ни стерва Клаверти. Ни какая-то другая тварь из департамента. Оглохнув от гнетущей тишины, я включала телевизор, наполняя пространство голосами незнакомых людей. Но лучше не становилось.
Я подолгу копалась в коммуникаторе. Разворачивала панели, просматривая контакты и историю вызовов, будто надеялась найти то, что от меня ускользнуло. Но коммуникатор словно умер. Я даже думала, что выше из строя. Светился в режиме часов и показывал погоду в центральной части Каварина. Как говорила Дарка: «А еще им можно колоть орехи».
Я много раз вызывала Фирела, но сигнал не проходил. Просто срывался, выдавая ошибку.
Как же я хотела увидеть его. Любого. Даже холодного и формального. Услышать голос, коснуться прямых жестких волос. Вдохнуть любимый запах морозного дерева. Почувствовать руки. Хотела просто знать, что он рядом, в бардаке своего кабинета, как бывало тогда, когда он был занят или не в настроении. Было в нем что-то знакомое, едва уловимое. Что-то, что не требовало анализа — просто было. И где-то глубоко внутри я считала это «что-то» по-настоящему своим. Я завязла в нем.
Я ничего не успела. И теперь просто сходила с ума от мысли, что потеряла его. Вранье — это тоже измена. Как и недоверие.
Через неделю я была готова лезть на стену. Мне всегда казалось, что выжить в одиночке — проще простого, но как же я заблуждалась. Я бесконечно перебирала старые вещи в своей коробке. Пересматривала фотографии, вертела в руках отцовский кулон. Обводила пальцем лучики серого металла, касалась гладкой лазурной серединки. Разомкнула замок и повесила на шею, прижала ладонью, прося помощи у отца. Теперь Фирелу все равно, насколько безвкусны мои украшения. Кулон напоминал о дорогом человеке и будто скрашивал мое одиночество.
Я вновь развернула панель коммуникатора, нажала красный контакт, чтобы опять услышать тишину, знакомый щелчок, и увидеть синюю подсвеченную надпись о невозможности соединения. Мертвая тишина. Каждый раз, пытаясь связаться с Полом, я знала результат. Но все равно надеялась. И все равно разочаровывалась едва ли не до слез. Вру — до слез. Рядом всплывал контакт агента Айзекса. От охраны за все это время я тоже не получала ни единого оповещения. Может, потому, что охраны больше нет, и мое заключение совершенно добровольное и бессмысленное?
От этой догадки часто забилось сердце. Сначала я хотела соединиться с агентом через коммуникатор, но подумала, что этот вызов будет совсем ни к чему. Если Айзекс больше не состоит в моей охране — я не хотела напоминать о себе. Я наспех убрала волосы в хвост, сделала легкий макияж. Выбрала серый брючный костюм с блузой под самое горло и накинула меховое манто. Сама толком не понимала, что собиралась сделать. Отчаянная мысль поразила молнией: может, мне удастся сделать так, что Фирел выслушает меня. Я должна хотя бы попробовать.
45
Я решительно вышла из лифта, не в силах совладать с отчаянно бьющимся сердцем. Каблуки цокали по полированному камню, звук гулко разносился в пространстве. Но едва я поравнялась с «аквариумом», передо мной возник Айзекс. Или Смит. Какая разница.
— Добрый день, мисс Абьяри.
Я даже растерялась. Внутри все встрепенулось, хотелось улыбаться. Значит ли это, что еще не все потеряно?
— Добрый день, агент.
— Куда вы направляетесь, мисс?
Сначала я искала подходящую ложь, но одумалась, решила не юлить — хватит лжи. Я сыта ею по горло. Отныне никакой лжи.
— Хочу побеседовать с мистером Фирелом.
Агент покачал головой:
— Не положено, мисс. Вернитесь в апартаменты.
— Просто проводите меня в его квартиру, агент.
— Не положено, мисс. У меня четкие указания. Вы не должны покидать апартаменты. Советник Фирел свяжется с вами, когда сочтет возможным.
Я не стала настаивать. Лишь расстроено кивнула несколько раз, опустила голову. Если Пол так хочет — я подчиняюсь.
— Приятного дня, агент.
Я натянуто улыбнулась, развернулась и вновь зашагала к лифту. Вернулась в квартиру, скинула мех прямо на пол. Мимолетная радость сменилась гнетущим беспокойством. Казалось бы, ничего особенного не происходило, но внутри будто надсадно пиликала скрипка. Зудела, извлекая одну и ту же высокую пронзительную ноту. Горло сдавило, словно надели железный обод и затягивали, затягивали. Меня ломало, как при высокой температуре, ныли кости. Я больше не могла находиться в одиночестве, в замкнутом пространстве. Ненавидела эти стены. Казалось, даже голос стал другим, чужим.
Пол пытался разобраться с департаментом — я не хотела думать иначе. Но молчание убивало. У него могла быть масса причин, но я видела лишь одну — он наказывал меня. И, клянусь, я все это заслужила.