Любовница №2358 (СИ)

Здесь все было как в обучающих фильмах. Это называлось в Альянсе классическим тахильским интерьером. Низкие диваны, заваленные подушками, круглый столик с росписью эмалью, причудливые светильники цветного стекла, неизменные подсвечники и массивные напольные канделябры с восковыми свечами. Будто дикари впрямь намеревались их жечь. Много ткани, много вонючего темного дерева. Никаких блуждающих ламп, ни панорамных окон, ни единого коммуникатора на энергетической стойке. Здесь не было ничего из моей жизни, ни единой вещи. Будто они хотели единым махом отсечь ее, замуровав меня в этой дикой древности. Мне на мгновение показалось, будто мой рот и нос заклеили липкой лентой, которой заматывают багажные коробки. Да и саму меня смотали по рукам и ногам. Стало нечем дышать. Я судорожно хрипела, сотрясаясь всем телом чувствуя, как слабеют ноги. Я задыхалась от запахов, умирала в глухой черной чадре. Перед глазами замелькали серебристые пылинки, и все подернулось темнотой.

48

Масабих-раиса склонилась надо мной и без стеснения хлестала по щекам жирной ладонью с ярко-красными лакированными ногтями. Не слишком торопилась опустить руку, увидев, что я открыла глаза. Когда я отвернулась, чтобы прекратить экзекуцию, она повернула мою голову и долго вглядывалась в лицо, нависая необъятной тучей.

— Что с тобой, ятараф? Ты больна?

Я поспешно покачала головой:

— Нет.

Она явно не поверила мне:

— Я позову врача. Господин не простит мне, если с тобой что-то случится.

Не хватало еще варварских врачей. Что в их арсенале? Примочки из ослиной мочи и кровопускания? Я снова замотала головой:

— Я здорова. Просто устала с дороги. Тяжело перенесла перелет. Мне бы холодной воды.

Масабих-раиса капризно скривила толстые губы, будто вот-вот заплачет, обратилась к служанке:

— Шафия, беги за Иршад-саедом. Да пусть поторопится.

Спорить было бесполезно. Только сейчас я поняла, что с меня стащили отвратительную чадру, но удушающая вонь пряностей не ослабевала. Ею был отравлен сам воздух. Я лежала на подушках в блузе без рукавов и серых костюмных штанах. Толстуха с отвращением смотрела на мои голые руки, на обтянутые тканью ноги.

Она заметила, что я проследила ее взгляд:

— Какой срам. Куда только смотрит Всевышний, позволяя женщинам расхаживать в таком виде. Мамну.

Кажется, она едва не сплюнула. Безумно хотелось сказать, все, что я думаю о нравах Тахила и о самой Масабих, но это было бы глупо. Я приподнялась на диване и поджала ноги:

— За пределами вашей страны другие порядки, Масабих-раиса. Не торопитесь осуждать то, чего не понимаете.

Толстуха лишь надулась, черные глаза засверкали:

— Ты права, ятараф, но это еще не значит, что они верны.

— А кто сказал, что верны ваши?

Слова вылетели прежде, чем я успела их обдумать. Неосторожно и глупо. Хотелось зажать рот ладонью, но было поздно.

Толстуха подалась вперед:

— Так сказал Всевышний, от которого исходит все истинное.

Я промолчала и опустила голову в знак смирения перед Всевышним. Масабих — фанатичка, это очевидно. Пожалуй, как и все здесь, включая их господина, несмотря на всю его образованность. Вести дискуссию о религии с фанатиком — заведомая глупость. Чтобы расположить к себе эту жирную бабищу, нужно ей потакать. Разделять ее взгляды, показательно слушаться во всем и почитать ее бога. Хватит ли у меня терпения? Увы, едва ли. Но для начала нужно узнать, есть ли в терпении хоть какой-то смысл.

Я только сейчас заметила, что Масабих  избавилась от своей чадры, но принципиально не изменилось почти ничего — жирные телеса, укутанные яркой тканью. На брюхе поблескивал массивный серебряный пояс с огромными, как блюдца, бляхами. Зато я увидела, что у нее есть волосы, которым могла бы позавидовать любая красавица. Иссиня-черные, блестящие, как водная гладь, и неимоверно густые, разделенные прямым пробором толщиной в шелковую нитку. Тугая коса не тоньше моей руки, перевитая красной лентой, огибала голову наподобие венца. Так Масабих казалась заметно моложе и величественнее. Впрочем, какая разница. Что-то мне подсказывало, что эта женщина окажется моим самым лютым тюремщиком.

Толстуха нервно расхаживала перед моим диваном, переваливаясь, звеня браслетами. Когда открылась дверь и вошла Шафия вместе с маленьким щуплым мужчиной в тюрбане, она всплеснула руками:

— Почему так долго, Иршат-саед?

Тот лишь подобострастно раскланялся, казавшись на фоне Масабих-раисы ничтожно маленьким и худым. Та приняла это, как должное, и повела врача ко мне:

— Новая девушка упала в обморок.

Он поставил на тахту свой чемоданчик, вполне современный на вид, и деловито склонился надо мной. А я буквально застыла: это его я видела тогда в Юнион-холле в свите аль-Зараха. Невзрачный доктор Иршат-саед ничем не напоминал тахильца. Ни белой кожей, ни светлой с проседью бородой, ни спокойными зелеными глазами. Если бы ни кафтан и чалма…

Он повернулся к толстухе:

— Прошу оставить нас наедине, Масабих-раиса. Мне нужно осмотреть девушку.