Локи стоял на дальнем берегу, лицом к дереву. На дереве сидела белка.
Нет, не белка — это была Белка, точно такая же черная белка, которая всю четверть часа сидела на моем уроке «Мифы и легенды скандинавской мифологии».
— …все в порядке, учитывая все обстоятельства, — сказала Белка. — Она все еще оплакивает тебя. Больше никого нет.
— Кто-то был, — ответил Локи низким и опасным голосом. — Там был кто-то еще. В…
Его голос затих, и слова были поглощены шипением и журчанием реки. Но мне не нужно было слышать его, чтобы понять, что он сказал.
В Исландии.
— Послушай, я не понимаю, почему ты так с собой поступаешь, — сказала Белка. — Если тебе нужен мой совет…
— Не нужен, — прорычал Локи.
— Ты должен двигаться дальше, — сказала Белка. — Забудь о…
Я проснулась, дрожа. Кто-то тряс меня за плечо.
— Мэм, вы должны вернуть свое кресло в вертикальное положение, — настаивала стюардесса. — Мы приземляемся.
Я кивнула, не доверяя себе говорить. Я вытерла щеки рукавом, понимая, что они мокрые.
Когда я наклонилась, чтобы засунуть сумку под сиденье передо мной, я поняла, что мои ботинки тоже мокрые. Холодные и мокрые.
Я взяла такси из аэропорта до больницы. Глубоко беременная Ди встретила меня в вестибюле. Она выглядела усталой и испуганной. Я смутно осознавала, что мои мокрые носки в мокрых кроссовках шлепают по больничному полу, когда я шла ей навстречу.
— Он в операционной, — сказала она, беря меня за руки. — Это, гм, коронарное шунтирование.
Она нажала на кнопку лифта.
— Они в основном восстанавливают кровоток, путем обхода места сужения с помощью сосудистых протезов, — сказала мне Ди, когда лифт плавно и тихо поднимался.
У меня замерзли ноги.
Мама и Джефф встали и бросились ко мне, а потом вдруг мы все заплакали, прижавшись друг к другу. Как уцелевшие после какой-то трагедии, потерпевшие кораблекрушение вместе в приемном покое больницы Scripps Mercy.
Папина операция, казалось, заняла очень много времени. Возможно, это было несколько часов, а может, и целая жизнь. Я ходила по коридорам, сидела с мамой и смотрела, как тикают секунды на огромных круглых часах, не замечая времени.
Наконец, в приемную вошел врач в зеленом хирургическом халате и сообщил, что Фрэнк Капелло поправится.
— Он пробудет в больнице как минимум семь дней, — сказал нам доктор. — Большинство пациентов могут снова сесть за руль через четыре-шесть недель, но, честно говоря, — и тут он серьезно посмотрел на нас, — он полностью не восстановится, по крайней мере, в течение целых двух месяцев.
Мы все молчали. Я видела, как дико расширились глаза моего брата.
Был конец мая. Самое начало самого напряженного сезона в работе компании Капелло. Там будут выпускные вечера, свадьбы, семейные встречи, сотни причин для того, чтобы кто-то нанял профессионала, чтобы украсить свой двор. Мой отец управлял бизнесом, мама, Джефф и Ди все работали там.
А Ди была на девятом месяце беременности.
Я поймала взгляд брата.
— Ты не должна, — сказал он, зная, о чем я думаю, прежде чем я заговорила.
— Я останусь, — сказала я. — Останусь.
Через полчаса вежливая пожилая медсестра отвела нас в послеоперационную палату. Я держала маму за руку, когда мы шли по коридору, будто я была ребенком. Когда мы открыли дверь в его комнату, мой отец выглядел очень маленьким на фоне белой больничной койки. Странно, когда всю мою жизнь он казался таким высоким, таким сильным.
Его грудь была покрыта множеством проводов и трубок. У него были трубки, которые входили и выходили из носа, капельница в руке, монитор, привязанный к ноге.
— Привет, тыковка, — сказал он, слабо улыбнувшись мне. — Тебе не нужно было проделывать весь этот путь сюда.
— Ни за что на свете не пропустила бы, — сказала я, быстро и нежно сжимая его руку, а затем отошла в сторону, чтобы мама могла сесть рядом с ним.
Джефф обнял меня за плечи, и я прижалась к нему. Вместе мы наблюдали за нашими родителями под флуоресцентным светом больничных ламп.
— Спасибо, — прошептал он.
Я просто кивнула.
Мы с мамой поехали домой вместе, через несколько часов, когда медсестры, наконец, заставили нас уйти, настаивая, что папа действительно нуждается в отдыхе. Мы обе молчали на дороге, пока темные улицы Сан-Диего проносились мимо нас. Когда мы вышли из гаража, в доме было тихо и спокойно.
Мама откашлялась.
— У меня не было времени постелить тебе простыни, — сказала она. — И твоя комната может быть немного пыльной.