Любовница поневоле

— Ты словно раздумываешь, с какой части тела начать меня есть, — говорю я. Кажется, я все-таки простыла, потому что как еще объяснить, что у меня настолько хриплый, срывающийся голос?

— Так и есть, — сверкает взглядом Доминик, перехватывает мою стопу и проводит по ней языком, будто действительно собирается это сделать.

Откусить кусочек.

Я вздрагиваю от необычной ласки, а вот осознание, насколько подобное заводит, ошеломляет, и хочется отодвинуться как можно дальше.

Кто бы мне еще позволил отодвинуться! Стоит попробовать так сделать, как вторая стопа тоже оказывается в его ладони, а выпрямленные ноги — разведенными в стороны. Если можно быть еще более раскрытой перед Домиником, то сейчас это так.

— Почему ты остановился? — интересуюсь я. — В ванной. Мы оба знаем, что ты поддался.

И меня это донельзя злит! Насколько вообще можно злиться во время секса.

— Опять забываешь правила, Шарлин. Здесь все решаю я. Где. Когда. И как.

— Не всё зависит от тебя!

— Всё.

Он подтягивает меня вперед и начинает медленно водить членом по моим складкам. Мне приходится откинуться на спину, хотя правильнее сказать — рухнуть, потому что локти перестают держать. Держит меня только Доминик. Правда, я отмечаю, что себя он тоже едва сдерживает: член просто каменный, а на виске сильнее проявилась жилка, выдавая крайнее напряжение. Значит, не все еще потеряно!

— Так что случилось с дядей? — интересуюсь я, чтобы хоть немного расслабиться и отвлечься от плавных движений внизу. Если думать о чем-то другом или говорить, то ощущения не такие острые. — Он выжил?

— Убийство на поединках вервольфов запрещено и карается законом. Если это, конечно, официальные бои.

Доминик наконец-то входит в меня и делает это настолько плавно, что с моих губ срывается тихое: «Ох».

И еще раз «ох», потому что большим пальцем он ласкает клитор и одновременно с этим скользит то вперед, то назад. Во мне все воспламеняется, и искры бегут по телу. Но я успеваю заметить вспыхнувший желтым взгляд и ощутить легкую дрожь пальцев, удерживающих мою лодыжку. А еще этот ритм, он явно более медленный, чем ему хочется.

Доминик на пределе! Сильнее возбужден, чем я. Поэтому я подаюсь ему навстречу, сжимаюсь сильнее.

— А неофициальные? — Последнее я выдыхаю с громким стоном, таким, что по глазам вервольфа видно — он давно потерял нить нашего разговора.

— Тебя это действительно интересует?

О Владыка!

Конечно же нет. Хотя в другое время, может быть и да, но точно не сейчас. Когда Доминик то ускоряется, входя в меня рывками, то замедляется, растягивая пытку.

Это так… Так… Даже слов не подобрать, как хорошо. Хочется стонать громче, кричать, рычать от удовольствия, поэтому я не сдерживаю себя. Не вижу смысла, потому что Доминик ускоряется. Его это заводит, не знаю, откуда я это знаю. Может, все дело в инстинктах? Но просто знаю. Как и то, что сегодня я кончу от ласк Доминика, улечу от его движений, и все во мне уже подрагивает от подступающего наслаждения.

Мне просто нужно продержаться чуточку дольше него.

Всего на минутку дольше.

Он отстраняется так неожиданно, что теперь я охаю от острого ощущения пустоты и потери. Одного взгляда на Доминика хватает понять, что я не победила: он по-прежнему возбужден, только лишил меня и себя офигительного оргазма.

Впрочем, я тут же вспоминаю его слова, что все зависит от его желания, и хочется запустить в Доминика не подушкой. Креслом как минимум.

Если бы у меня еще были силы!

Я чувствую себя простыней, влажной от пота и натекшей с волос воды и выстуженной на холоде.

— Экрот, ты мерзавец! — цежу я, хотя хочется рычать и плакать одновременно. От чувства неудовлетворенности, от пожара внутри, от разочарования, что он снова меня обставляет.

— Меня не заводят ругательства, Шарлин.

Нет, не обставит!

Я перекатываюсь на живот и выпячиваю попу вверх. Однажды Дэнвер в шутку сказал, что ни один вервольф не способен устоять перед этой позой. Для них это инстинкт. Хотя мне она всегда казалась странной, больше подходящей зверям, чем людям. Но ему нравилось так брать меня. О вкусах Доминика я знаю мало, и сейчас самое время о них узнать.

Я заглядываю за плечо и ловлю его хищный взгляд.

— А что тебя заводит? — спрашиваю. — Моя покорность? Мои стоны? Что?

Доминик подается вперед и накрывает меня собой. Тяжелая ладонь ложится на мой затылок, и приходится развернуть голову, чтобы поберечь шею. Так я не могу видеть вервольфа, но хорошо его чувствую. Его сильное тело, прижимающее меня к матрасу, пальцы, сдавливающие мои бедра, головку члена, касающуюся входа в мое тело. Это все практически невыносимо, потому что нервы и так на пределе.

По-моему, у нас обоих.

— То, что ты все еще пытаешься меня переиграть, — говорит он мне на ухо, а потом входит в меня рывком на всю длину.

Я вскрикиваю от неожиданности, а следом — от вспышки острого наслаждения.