Виктору нестерпимо захотелось курить, да и лежать в постели без сна было тяжело. Осторожно, чтобы не потревожить Риту он высвободился из её рук и встал с кровати. Накинул рубашку, натянул брюки, расхаживать голым по чужому дому было как-то неудобно. Или теперь это и его дом? Да он и в своём не позволял себе такого. Виктор прошел сначала в прихожую, порылся в карманах куртки, достал табак и трубку, потом зажег свет в кухне, вошел, положил трубку на стол, набрал и поставил на газовую плиту чайник — пить хотелось не меньше, чем курить. Виктор поискал на полке над плитой заварку, но там выстроились только банки с кофе. Вяземский присел к столу, стал набивать трубку. В кухню лениво прошествовал Микки на вид совершенно заспанный. Скорее из приличия, чем по зову сердца кот потёрся о ногу Виктора, но вскользь, даже без мурлыканья. Кончик задранного вверх хвоста Микки недовольно шевелился. Желтые глаза с тёмными полосками зрачков распахнулись и холодно глянули на Вяземского.
— И не надейся, — сказал Виктор, — я не знаю чем тебя кормить, так что жди…
Микки обиделся, демонстративно повернулся к Виктору спиной, сел посреди кухни и во всю длину выложил на пол хвост. Теперь белый кончик шевелился вправо-влево.
«Вот ведь как устроен человек. Полгода понадобилось, чтобы вернуться сюда, — покачал головой Виктор, — а можно было в тот день остаться у Риты в этом доме. Всё равно ведь пришел. Теперь бы знал где у неё стоит чай и чем кормить кота».
Но в ТОТ день Виктор и Рита всё-таки оказались у Вяземского на даче.
Пока ехали по трассе всё продолжали молчать. Рита безучастно смотрела в окно, она вообще стала какой-то равнодушной. Наверно обиделась. Только когда добрались до места немного оживилась. Оглядывалась на дачные домики когда ехали уже по посёлку.
— Красивое место, — подвела она итог, когда Виктор остановился перед воротами своей дачи.
Понравился ей и участок. Она по-детски простодушно радовалась поздним цветам — в саду ещё оставались хризантемы и астры, заморозки не погубили их совсем, только чуть-чуть тронули лепестки бурым налётом. Но на траве и на дорожках уже лежала седая изморозь.
В доме было холодно.
— Сейчас я спущусь в подвал, отопление включу, — сказал Виктор. — А ты проходи вон в ту комнату, там на кресле-качалке шкура и плед, завернись в него, пока дом прогреется.
Рита тотчас замоталась в плед, забралась в кресло с ногами, раскачалась сильно, дождалась пока движение остановится, ещё посидела, изучая потолок, потом скинула плед и встала. Прошлась по комнате, рассматривая вещи. Остановилась у серванта, отодвинула стекло на средних полках.
Комната, в которой Вяземский оставил Риту была самой большой в доме, она считалась гостиной. Тут годами копилась всякая мебель, то что было жалко выбросить при обновлении интерьера в городской квартире — увозили на дачу. И вот добротные старые вещи нашли здесь свой последний приют. «Отсюда только в печку или в костёр», — шутил Виктор. На самом деле он питал странную привязанность ко многим вещам. Это могла быть какая-то ободранная этажерка или полка для книг, но если с ней Виктор связывал определённые воспоминания, то внешний вид вещи значения не имел, потому что для него она приобретала особенное внутреннее содержание. Нина сердилась, называла мужа старьёвщиком и когда они бывали на даче, всегда ворчала, что этот никому не нужный хлам загромоздил весь дом. Впрочем дачу Нина недолюбливала, а в последние годы и вообще почти не появлялась тут. Старый дом становился местом уединения для самого Виктора. Дети выросли и тоже редко заглядывали сюда. Но сам Вяземский при любом удобном случае старался навестить этот дом. Здесь он жил воспоминаниями. Это было грустно, но приятно. Виктора тянуло в знакомые комнаты, к столам и сервантам, привезённым ещё с квартиры бабушки. Среди этих вещей он находил какие-то особенные силы для своей души.