— О нет, — Титов сладко улыбнулся, — неееет. Это другое, ты же не знаешь… Он запал на Алекс. Так запал, что даже не смог этого от меня скрыть, а значит — она его отлично задела. А теперь, знаешь, что сделает? Она его пре-даст, — Константин попробовал это слово на вкус, наслаждаясь горькими нотками. — Сначала, убедит, что ей можно доверять. Доверять настолько, что не страшно выпустить на улицу, а потом… А потом сбежит, как только выпадет такая возможность. О, друг, я с огромным удовольствием буду ходить на все последующие встречи, где только может появиться Самарский, с Алекс. Я сделаю ее собственной помощницей, ответственной за связи с контрагентами. Да кем угодно! Лишь бы Самарский день ото дня видел живого свидетеля моей победы.
С таким упоительным выражением лица Титов рассуждал об этом, что Эдуард понял — не шутит, и не преувеличивает, а главное — даже думать не собирается о том, как это скажется на других.
— Он приходил ко мне, предлагал помощь, представляешь? — Константин ударил в ладоши, заливаясь смехом, — Благородный прынц, твою мать… И про анонимки-то он знает, и о машине заботится, идиот. Лучше б о себе заботился. Лучше б все они о себе заботились, ничтожества!
— Ты ступаешь на опасный путь, Костя, не делай этого. Ты снова забываешь, что не всесилен, — Эдуарду был знаком этот взгляд друга, устремленный в неизвестность, слишком самоуверенный, слишком определенный.
— Думаешь? А я вот убеждаюсь в обратном. Знаешь, в чем проблема всех остальных? Да всех? Знаешь? — если бы у Эдуарда и были какие-то предположения, они вряд ли совпали бы с мыслями Кости, — у них у всех есть что терять и о чем печься. Удивительно, но никто не готов идти ва-банк. Никто не поставит на кон все свои фишки, обязательно прибережет одну за пазухой. А я готов жертвовать всем, ради одного — победы. Любой. Он думал, что вгоняет в глухой угол меня, шантажирую дочерью, а вогнал себя, и теперь его фишка станет моей.
— Это твоя дочь… — аргумент прозвучал тихо, очень тихо, просто сдержать удивление Эдуард не смог, — это не фишка.
— Я именно об этом, ты не поймешь меня, потому что сам слаб. Дочь. Да, она моя дочь. И я горжусь тем, что дочь унаследовала от меня умение бороться, пусть ее методы мне и не нравятся. Хотя какая к черту разница? Она дала мне больше, чем я даже мог надеяться! Самарский будет у нас в кулаке, а мы уж вдоволь посмеемся над тем, как она его сделала.
— Думаешь, она будет над этим смеяться? Ей двадцать, Костя, и ее украли затем, чтоб тебя шантажировать. Мы понятия не имеем, что там было, как ей жилось, ты говоришь, что Самарский на нее запал, а ты не думал, что он мог не спросить, нужна ли эта привязанность ей? Я очень сомневаюсь, что спрашивал… И она будет над этим смеяться?! — лишь на мгновение по лицу Титова скользнула тень, лишь на короткий миг, а потом — вновь всепоглощающая уверенность.
— Не строй из себя психолога. Это не имеет значения. Главное, что я расквитаюсь за все с Самарским, а потом придет черед следующих. Меня не испугают ни перспективы будущего, ни привидения из прошлого. А кто этого до сих пор не понял — мне таких искренне жаль.
Эдуарду было, что ответить другу, миллион контраргументов, миллион замечаний, которые заставили бы нормального человека одуматься, но не Титова. Он окончательно потерял связь с реальностью, в которой существуют живые люди, а не фишки, карты, пешки. Но это грозит не только людям вокруг, по чьим головам он не задумываясь пойдет, это угрожает и ему самому…
— Зачем мы тут? — Яр поднял воротник пальто, чувствуя, как сырость обволакивает все вокруг, кажется, даже волосы покрылись инеем.
Осень я этом году до Киева дошла раньше, чем до Парижа, в самолет он садился в одном только свитере. Саша оказалась очень прозорливой, в этот раз, первой точкой назначения в его путешествии был не Киев. Кущин почему-то попросил о встрече в Николаеве. Почему, выясниться должно было совсем скоро, как и причина, по которой Ярослав стоял посреди моста в семь часов утра, ощущая, как холод пронизывает до костей.
— Вам не кажется это прекрасным? — Кущин развел руки в стороны, вдыхая морозный воздух полной грудью. Несомненно, это красиво, следить за тем, как солнце сходит над водой, но не настолько, чтобы мчать ради этого зрелища сюда в такую рань. Изучив уже сыщика достаточно хорошо, Ярослав прекрасно понимал — это один из излюбленных приемов мужчины — эффектный перформанс.
— Ради чего я оторвался от собственных дел? Не для встречи рассвета, ведь так? — когда по мосту проезжала очередная машина, приходилось повышать голос до крика.
— Конечно, нет, — спрятав руки в карманы, Кущин вдруг нахохлился, прекращая делать вид властелина погоды, подошел к стоящего неподалеку Самарскому, — вы бывали тут раньше?
— Нет, — раньше, во времена между окончанием школы и занятием собственным делом, Яр мечтал о путешествиях. Купить байк и поехать по стране, но вся проблема в том, что мы растем, и мечты свои тоже перерастаем, к сожалению. Сейчас путешествия ему уже порядком приелись, хоть они давно уже вышел за пределы страны.