– Так она холопка аль не холопка? – гневалась помещица. Она всегда гневалась, когда что-то было недоступно ее пониманию. – Коль мой сын купил ее, стало быть, она холопка. Как же она уйдет, ежели за нее деньги уплачены? И сколько ж она стоила?
– Ваш сын отдал за нее имение и дом в Москве.
– Что?! – вытаращилась помещица и повернула к Ионе растерянное лицо. – Иона, ты слышал?! За одну девку мой сын отдал… сколько?!
– Это не все, сударыня, – прозвучал крайне предупредительно голос рябого шпика. – Янина одевается у самых модных модисток, драгоценности Владимир Иванович приобретает для нее у самых модных ювелиров, а то и выписывает из-за границы.
– Да-а… Дорогая причуда! – потрясенно вымолвила Гордеева, возмущенная пустыми тратами сына. Безусловно, это болезнь в нем так расщедрилась, здравый умом человек не станет швырять деньги на ветер, ублажая крепостную девку. Сама Агриппина Юрьевна, к счастью, имела здравый ум, а потому спросила соглядатаев, надеясь услышать свежую мысль: – И почему же он так балует холопку? Отвечайте, не стесняйтесь. Иль она и впрямь ведьма?
– Ведьма она аль нет, то нам не ведомо, – потупившись, сказал второй шпик. – А у Владимира Ивановича к ней… страсть.
– Чего? – брезгливо покривилась Агриппина Юрьевна.
– Страсть, ей-богу, – закивал рябой. – Ваш сын влюблен-с в нее.
– Глупости! – отмахнулась она рукой от такого несостоятельного заявления. – Ну, а Поль что? Этот-то какую роль исполняет?
– Ничего о нем не известно, кроме как то, что он повсюду сопровождает Янину, приставлен в качестве надсмотрщика к ней, – доложил рябой. – На досуге рисованием занимает себя. Владимир Иванович полагают, будто талант у него, в школу определил к известному живописцу. Однако Полю не понравилось там, с учителем он рассорился, ибо характером вспыльчив. Живет в особняке, что ваш сын подарил Янине…
– Холопке? Особняк? – Уж ничему не удивлялась Агриппина Юрьевна, упоминание о безумствах сына ее даже забавляло. – А луну с неба он не дарил ей?
– Про луну нам ничего не известно, – со всей серьезностью ответил рябой. – Да, чуть не забыл! Поль не жилец на этом свете. Болен-с.
– Чем же? По виду так просто чахоточный…
– Кажись, не чахотка его сушит, а неизвестная хвороба, я справлялся у доктора, – подал голос второй. – Коли кашляет, то без крови, какая ж это чахотка? Но чахнет не по дням, а по часам. Говорят, злоба его точит. Что еще знать желаете, сударыня?
Агриппина Юрьевна в задумчивости прошлась по комнате. Ей хотелось бы знать больше. Правда, сама она не знала, что именно хотела знать. Все будто бы просто, оттого, видимо, и неясно. В самом деле, ведь за поверхностной простотой зачастую таится некий бунтарский дух или вроде того. Что, если Володька, воспитанный в традициях, с понятиями чести, достоинства и благородства, столкнувшись с неискренностью, с бесчестными людьми, намеренно эпатирует общество? Он не раз говорил матери, что ему невообразимо тесно, скучно и душно среди напыщенных вельмож, куда как проще было на войне, где честь имела право называться честью. А как же тогда увязать кражу бумаг из имения? А смерть Лизы? Агриппина Юрьевна поймала себя на том, что всячески пытается найти оправдания сыну, а сделать это пока было невозможно. Нет, знает она предовольно, пора и действовать. Она дала задание узнать все о болезни сына, то есть: мнимая она, или он серьезно болен. Также ее интересовал брат Янины, что это за господин такой, способный родную сестру продать пусть даже за особняки?
Соглядатаи вышли через парадное на улицу, перешли проезжую дорогу… Агриппина Юрьевна наблюдала за ними, отодвинув занавеску. Вдруг она позвала:
– Иона, поди сюда. – Когда тот приблизился, она указала пальцем: – Погляди, не та ли карета за нами ездила все три дня, что мы искали Мумина?
– Та! Ей-богу, та!
– Ага… Значит, ты прав был, следят за нами. Надо было соглядатаев через черный ход выпустить. Ну-ка, Иона, собирайся. Возьми извозчика и поезжай за каретой. А я уж отвлеку их, выеду в собственном экипаже. Покружим немного по Петербургу. Страсть, как красив город-то, а поглядеть на него все недосуг мне было, вот и погляжу.
Нечаянно помещица сама стала шпионкой. Ночь наступит – она дождется тишины в доме и из комнаты выходит. Иона, само собой, с нею. Да в темноте-то разве разберешь, кто снует по дому? Но то, что ночью дом наполнялся «привидениями», которым не спалось, они оба убедились. Пробовали в мансарду пробраться – не получилось. У дверей мансарды сторож – здоровенный детина – охранял покой барина. Если бы не доктор, время от времени приезжавший к пациенту, Агриппина Юрьевна уже давно прорвалась бы к сыну. Это все лекарь убеждал ее не волновать сына своим появлением, ибо никто не знает, как отреагирует возбужденный рассудок на появление матери.