Любовница Витгенштейна

Определенно, я проезжала мимо того поваленного дерева не меньше шести или восьми раз.

Между тем, едва разгадав эту загадку, я, конечно же, поняла, что больше не питаю ни малейшего интереса к этой дороге.

Да и сам дом меня не слишком интересует, если честно.

Не считая того, что иногда, случается, я глазею на угол его крыши, прямо как сейчас.

Очень вероятно, между прочим, что теперь я буду менструировать несколько недель. Или, как минимум, оставлять пятна все это время.

Это проблема гормонов, несомненно, и смены образа жизни.

Мои руки, кажется, намекают на то, что время пришло. Будучи художником, научаешься читать по тыльной стороне ладоней.

Даже хотя я редко писала портреты.

Тот, другой дом совершенно заурядный, между прочим.

Ну, не считая того, что это единственный дом поблизости, построенный для людей, предпочитавших вид на лес, а не на воду, разумеется.

Кажется, я могу понять такое предпочтение. Вряд ли я его разделяю, но, кажется, могу понять.

Хотя опять же оттуда можно увидеть лишь отсвет заката в лучшем случае, даже из верхних окон.

Ну, я смотрела. Что не запрещено.

Хотя, если быть до конца честной, то я смотрела, не виден ли оттуда мой собственный дом.

Что тоже не запрещено.

Мой дом оттуда не виден.

Очевидно, что это всего лишь следствие того, как расположены окна. И все же, это тоже легко может стать своего рода беспокойством, если иметь соответствующую склонность.

В конце концов, почему, черт возьми, человек может видеть один дом из другого, но не наоборот? Очевидно же, что нет никакой разницы в расстоянии между этим домом и тем — или тем и этим.

Однажды я принесла в Рейксмюсеум новые колонки для своего проигрывателя. Инструкция предписывала мне убедиться в том, что обе колонки равноудалены друг от друга.

Конечно, пришлось задуматься над тем, что имел в виду человек, писавший эту инструкцию.

Ну, или человек, переводивший инструкцию с японского.

Где бы вы их ни размещали, как можно расположить два предмета иначе, кроме как на равном удалении друг от друга?

Даже если бы, например, имелся некий волшебный способ переместить этот дом, он определенно оказался бы в точности на таком же расстоянии от другого дома, как другой от этого.

Впрочем, в последнем случае этот дом хотя бы мог оказаться там, где его наконец-то стало бы видно из другого дома.

Вообще-то однажды я все-таки видела этот дом из того дома, если подумать.

Дело в том, что в моей пузатой печке горел огонь в тот день, когда я решила прогуляться по лесу. Оглянувшись, я увидела дым над деревьями.

Вон там мой дом, подумала я, когда посмотрела.

Я, кажется, уже отмечала устойчивость такого рода мышления раньше.

Несомненно, я бы выразила идентичную мысль в ночь, когда мой прежний дом превращался в перевернутое огненное марево на фоне облаков, если бы у меня была шлюпка, в которой я могла бы выразить ее в тот момент.

Пожалуй, все подобные мысли вполне укладываются в ту же категорию, что и мысль о человеке у окна на картине, на которой в действительности никого нет, поскольку я, кажется, уже констатировала, что картины, в сущности, никогда не являются тем, что мы о них думаем.

Впрочем, не факт, что я констатировала нечто подобное.

Главное, продолжая размышлять в таком ключе, можно также усомниться, действительно ли я ходила к другому дому.

Бесспорно, я ходила к другому дому, ведь я отчетливо помню афишу, приклеенную к стене гостиной комнаты.

На афише изображена Жанна Авриль и еще три парижские танцовщицы. Более того, на ней перечислены имена всех танцовщиц, в том числе и ее.

Среди других имен на афише есть Клеопатра, Газель и мадемуазель Эглантин.

Да, я смутно припоминаю, что, возможно, уже даже говорила об этом раньше.

С другой стороны, конечно, никак нельзя узнать, была ли афиша нарисована до или после того, как Тулуз-Лотрек, возможно, ходил с моей палкой.

Кроме того, оказывается, в выражении лица Жанны Авриль нет ничего, что бы намекало на ее роман с Брамсом.

Тем не менее можно вспомнить другие картины, на которых она выглядит более чем достаточно чувственной, чтобы привлечь его.

К сожалению, в другом доме нет биографии Брамса, из которой я могла бы больше узнать об этом.

Биография Бетховена тут бы никак не помогла, надо полагать.

Кстати, биография Бетховена в другом доме называется «Бетховен».

Биография Брамса, в которую я однажды заглянула, называлась, насколько я помню, «Жизнь Брамса».

Ну, без сомнения, в этом я могла бы легко убедиться, ведь второй экземпляр биографии Брамса по-прежнему имеется здесь, где нахожусь я.

Впрочем, теперь, пожалуй, возникает вопрос, называлась бы биография Брамса «Жизнь Брамса», если бы у меня под рукой не оказалось второго экземпляра.

Иначе говоря, если бы нигде не осталось больше ни одного экземпляра «Анны Карениной», называлась бы она по-прежнему «Анной Карениной»?

Я, наверное, не вполне уверена, что имею в виду этим вопросом.

Тем не менее невозможно спорить с тем, что я, похоже, неоднократно думала о жизни Брамса, не видя биографию Брамса.