Любовница вулкана

Полагаю, следует признать, что он был циником. Он бы с презрением, как к женской глупости, отнесся к тому положению, что в этом распутном мире, где все предопределено, человек обязан вести себя достойно. Возможно, следует даже признать, что он был способен на жестокость, поскольку мягким человеком его назвать нельзя. Вы можете возразить, что он был мужчиной, а мягкость — прерогатива слабого пола, избавленного от столкновения с ударами судьбы. Однако, мне кажется, что это не так. Наш беззащитный пол, подавляющее большинство из нас, судьба бьет с той же силой, что и мужчин. И, я уверена, на свете есть множество мужчин с добрым сердцем, хотя мне встретился лишь один, и это мой дорогой отец.

Женщина сначала дочь, потом — чья-то половина. Меня воспринимали, и я сама себя воспринимала, прежде всего как его жену. Его же не воспринимали в первую очередь как моего мужа, хотя теперь, если о нем вспоминают, то — необычная участь для мужчины — в первую очередь как о муже его второй жены.

Он был недоволен, что я его покинула. Горе, которое я испытывала во время моей последней болезни, невыразимо. Я знала, что он будет скучать по мне гораздо больше, чем думает. Я надеялась, что он женится во второй раз. Я представляла, что он женится на респектабельной вдове чуть моложе себя, не обязательно богатой и любящей музыку. И что он будет вспоминать обо мне с нежностью. Мы, женщины, не в силах понять, как сильно отличаются от нас мужчины. Есть то, что властно подчиняет их себе, из-за чего даже самые тонкие из них способны поддаться похоти и вести себя непристойно. Он любил меня настолько, насколько вообще был способен любить, а потом безгранично полюбил женщину, совершенно от меня отличавшуюся. Но так часто случается, что хорошую жену, воплощение всяческих сухих добродетелей, которые она, желая быть безупречной, тщательно в себе воспитывала, бросают ради женщины более живой, более молодой, более легкомысленной. Меня хотя бы миновал классический позор, позор, который пережила жена того человека — человека, похитившего любовь второй жены моего мужа. У меня было все, что муж был способен дать такой женщине, как я.

Я сожалею, что не могла не желать от него большего. Да, он надолго оставлял меня одну, а когда мы бывали вместе, находил больше удовольствия в своем, а не в моем обществе, но кто ведет себя по отношению к жене иначе? Разве я ждала, что он будет относиться ко мне пылко, как к любовнице? С моей стороны как-то не по-христиански обижаться на него за то, что он не был тем, чем и не мог быть.

Я и хотела бы представить свою жизнь без него, но не могу. Когда думаю, что он мог бы умереть раньше меня, мозг отказывается вообразить дальнейшее. Мы никогда не расставались. Я имела удовольствие видеть его, вблизи и вдали, во многих великолепных залах, и он всегда был великолепнее всех, и у меня был его портрет, которым я любовалась, когда он уезжал, маленький портрет не бог весть каких достоинств, который был мне очень дорог. Именно этот портрет я унесла с собой в могилу.

2

Я ее мать. Вы понимаете: ее мать. Меня почти всегда принимали за служанку ее светлости. Я умела держаться в тени. Но я была ей мать.

Со стариной Лайоном, кузнецом, я венчалась в церкви. Он был ее отцом и помер от горячки через два месяца после того, как родилась моя деточка. Он был единственным мужем Мэри, она — единственным ребенком Мэри, так что можете себе представить, какой нежной мамочкой была эта Мэри. Более того, я была еще молода и хороша и много о себе понимала, так обо мне говорили в деревне. Наверное, свою самоуверенность она отчасти унаследовала от меня, мы были очень похожи, почти как сестры. Я была счастлива только рядом с нею. И мы всегда были вместе.

Я первая отправилась в Лондон, по зову сердца, это был пивовар Джо Харт, а она к тому времени уже поступила в няньки к миссис Томас из нашей деревни. Я считала, что ее уже можно оставить одну, ей исполнилось тринадцать, а быть только матерью мне тогда было еще недостаточно. На то время мы с ней расстались, и я жила с Хартом, Лондон — будто другая страна, уж какие кутежи мы устраивали, я ведь была молодая. Но скоро она приехала, ей было уже четырнадцать, она сильно подросла, — моя умница нашла себе место младшей горничной у доктора, у него был собственный дом на красивой площади возле моста Блэкфрайарз, оттуда в том же году, когда началось восстание, солдаты сбрасывали трупы в Темзу. Настоящая пьяная банда, целую неделю они грабили и жгли господские дома и лавки. К счастью, их остановили раньше, чем они добрались до дома доктора, а там все уже, как она рассказывала, оглохли от мушкетной пальбы. Ужасно быть бедным. Но еще ужаснее, когда ты уверен, что возвыситься можешь только с помощью насилия.