Любовницы по наследству

Я подошёл к видеомагнитофону и вставил в него одну из принесённых Татьяной ещё две недели назад кассет. На экране замелькали отвратительными неестественными улыбками популярные голливудские звёзды в своих дорогостоящих нарядах. Они о чём-то между собой говорили, бегали, целовались, дрались, стреляли друг в друга. Мой мозг смысла фильма не воспринимал, — в голову всё время лезло непонятно что. Неужели, играя в это частное расследование, я понемногу начинал сходить с ума? Во всяком случае, до этого было уже не так и далеко…

Промучившись в одиночестве кое-как до половины пятого, я начал потихоньку собираться. Сегодня должна была состояться встреча с последней из зафиксированных Колесниковым в своей записной книжке женщин. К этой встрече я готовился почему-то с особой тщательностью. После ещё одного принятия душа и «общения» небритой физиономии с острым фирменным станком все мое тело почувствовало на себе огромное облегчение. Масса камня, с огромной силой давящего на душу, постепенно начинала уменьшаться, он потихоньку самопроизвольно как бы начал растворяться. Готовиться к очередному занятию мне почему-то было лень, и я решил, что смогу провести его и так, без всякой подготовки…

На улице действительно погода оказалась не из приятных. Всё было даже хуже, чем я того ожидал. Перед подъездом образовалась огромная лужа, обойти которую представлялась возможность только через один из двух расположенных от неё по бокам высоких сугробов. Я решил перескочить через правый сугроб на клумбу, на которой, в отличии от всплошную покрытого водой асфальта, ещё оставался тонкий слой снега. Первый же мой шаг указал на грубую ошибку — нога прошла сквозь снег, словно через пласт топлёного масла и тут же загрузла в грязь, образовавшуюся под ним на месте промёрзлой земли. Вторая нога по инерции последовала за первой. Мне ничего не оставалось делать, как только пройти через клумбу, неприятно погружаясь ступнями в жижу. Лишь выйдя на небольшой сухой асфальтный островок, я набрался смелости и посмотрел на свои только что начищенные до блеска ботинки. Наверняка, кирзовые сапоги самого неряшливого колхозника после двенадцатичасовой работы в поле на уборке свеклы выглядели куда лучше.

Я не верил в дурные приметы, но одна из них гласила: если при выходе из дома ты вступил грязь, то можешь возвращаться, — дальше тебе в этот день везти не будет. Вечер последнего рабочего дня недели начинался не лучшим образом.

Мне пришлось войти в ближайшую чистую лужу и, как только это было возможно, обмыть в ней свои новые ботинки. Ноги, естественно, сразу же промокли, но это было уже второстепенной проблемой, — главная моя цель состояла в том, чтобы сохранить незапятнанный внешний вид. Кое-как приведя себя в порядок, я раздражённо поплёлся к ближайшей автобусной остановке…

Тамара Михайловна Ишаченко жила в самом живописном и воспетом многими поэтами районе Киева — на Подоле. В данный момент он не отличался чем-либо особым, — зима сделала все районы города равноправными между собой, но летом здесь была красота неописуемая. Утопающие в зелёных садах узенькие улочки в сопровождении перезвонов колоколов церквей тоненькими ленточками спускались к ласковым водам батюшки-Днепра. В былые времена иметь дом на одной из таких улочек считалось большим престижем. В последнее десятилетие этот престиж как-то сам по себе исчез, и сейчас мало кто из зажиточных граждан селился тут, — в основном остались старые крохотные дома, которые не сегодня — завтра ждали своей очереди под снос.

Один из таких неказистых домиков посреди оживлённой маленькой улочки и принадлежал последней из Юркиных любовниц, которую я образно окрестил по примеру Даниэля Дефо «Пятницей». Не смотря на свою непредвиденную задержку, связанную с тщательным мытьём обуви в луже, я к назначенному времени не опоздал, — пришёл вовремя, даже чуточку раньше. Нужный мне двор освещался ярким столбовым фонарём, каких на всю улицу осталось всего три штуки, а вот в окнах дома свет почему-то отсутствовал.

Сидевшая во дворе на цепи огромная серая лохматая собака непонятно какой породы принялась на меня яростно лаять, но допрыгнуть, чтобы укусить, возможности не имела, так как длина цепи сделать ей ничего подобного не позволяла. Поэтому я без особых трудностей прошёл через низкую открытую калитку во двор, взошёл на крыльцо и остановился на пороге. Звонок не работал, пришлось громко постучать в грубо отёсанную дубовую дверь.

Следующих две минуты за ней было не слышно ни единого звука. Собака продолжала неистово разрываться громким лаем, старательно пытаясь освободиться от цепи. После третьего настойчивого стука я уже, было, подумал, что дома никого нет, как вдруг в одном из окон приветливо вспыхнул тускловатый огонёк, доказавший мне совершенно обратное.