– А вот и догадаюсь! Ты влюбился в меня, когда я первый раз пришла к тебе и сделала вид, что заснула на диване. Ты сидел возле меня на корточках, и у тебя было такое лицо…
– Ты притворялась! – возмущаюсь я.
– Ага! Ты не представляешь, чего мне стоило удержаться от смеха! Когда мы говорили с тобой в магазине и когда я пришла к тебе на интервью, ты строил из себя такого крутого писателя, читал мне нотации и все такое… Но когда увидел симпатичную девушку, спящую на твоем диване, ты превратился… Как это у тебя в кубинском рассказе?.. В кусок мокрого снега. Господи, какие же вы, мужчины, предсказуемые!
– Вот и ошибаешься, – говорю я. – Я влюбился в тебя еще раньше.
Морщит лоб.
– Стоп! Ты же не хочешь сказать, что влюбился в меня еще в книжном магазине?
– Именно так.
Вика хватает меня двумя руками за горло.
– Я сейчас задушу тебя! Мы с Дашкой за две недели до этого были на твоем выступлении, и ты не обратил на меня никакого внимания! Сказал только: «Как вы похожи, мать и дочь, вас просто не различить». Я же тебе уже об этом рассказывала! А ты в курсе, что сказать такое двум женщинам – это оскорбление? Мы с Дашей два часа наряжались на твое выступление! Мы пришли в наших лучших нарядах, а ты меня вообще не заметил! Влюбился, когда я оделась как проститутка?!
– Ну прости! А зачем вы так наряжались?
– Затем, что Даша просто бредит твоими романами. Я этого никогда не понимала. Но мне было интересно посмотреть на писателя, который так ее зацепил.
– Посмотрела?
– Ага! Когда мы с ней вышли из Дома журналиста, я сказала: «Твой кумир будет моим мужем». Даша засмеялась. «Дурочка! – сказала она. – У него таких, как ты, вагон и маленькая тележка». – «Спорим?» – предложила я.
Мы сидим в полутьме при двух зажженных свечах. Зрачки Вики расширились так, что ее глаза стали похожи на глаза Лизы. Они такие же черные, в них так же пляшет пламя свечей. В этом есть что-то дьявольское.
– Погоди, Вика! Ты же не хочешь сказать, что сегодня просто выиграла спор с Дашей?
– Это уже не имеет значения, папик. Ты же не возьмешь свои слова обратно? Это было бы неблагородно!
– Не смей называть меня папиком!
Тыкается мне мокрым носом в ухо.
– Если ты опять скажешь мне, что не спишь с детьми… – нежно произносит она, – то я возьму молоток…
– И треснешь по моей надменной башке?
– Верно.
Просовываю руку ей под коленки, беру на руки и отношу на диван. А она тяжеленькая! Сидит, выставив вперед нижнюю челюсть и закусив губу.
– Вика! Мы должны с этим подождать… Я не развелся с Тамарой… Я не говорил на эту тему со своим сыном… У меня шаткое положение в издательстве… Мои книги плохо расходятся… И я…
– Все, хватит! – говорит Вика. – Я тебя услышала.
– Пойми… Ведь это жизнь, а не любовный роман.
– Да, это жизнь, – соглашается она. – Та самая, которой ты боишься. Ты впустил меня в свою жизнь, запер в ней, как в клетке, и теперь всего боишься. Боишься выпустить меня обратно и боишься жить со мной как с живой женщиной, а не придуманной тобой героиней. Ты ловишь кайф от чтения мне вслух любовных романов, потому что чувствуешь, как я на это реагирую. Потому что знаешь, что в это время я думаю только о тебе. Ты просто извращенец, Иноземцев!
– Но это ты уговорила меня читать эти романы! – возмущаюсь я. – Не знаю, зачем это было нужно тебе и дяде, но, прости, я заглядывал в твой блокнот. Ты записывала все мои замечания…
– Да, записывала. И показывала их дяде. И знаешь, как мы поступали? Мы исполняли все твои пожелания, только наоборот. Все, над чем ты издевался, все, что тебе категорически не нравилось, мы отправляли в печать. Все, что ты хвалил, мы зарезали на корню.
– Почему?!
– Во-первых, потому, что ты слишком умный, Кеша. Женщины любят умных мужчин, но не такого типа, как ты. Во-вторых, потому что ты трус и боишься женщин. А женские романы – это…
– Да, помню. Это территория женского откровения.
– Вот именно. И сейчас, Иноземцев, ты узнаешь, что это такое. Выпей шампанского для храбрости. Я пошла чистить зубы.
– Зачем?
– Что за странный вопрос? Детям положено чистить зубы на ночь, ты не знал?
Слышу, как она включает душ. Нет, этого не будет. Во всяком случае, не сегодня. Я к этому не готов.
Возвращается в маминой ночнушке, отодвигает журнальный столик и встает передо мной на колени.
– Закрой глаза, – говорит она.
– Вика…
– Закрой глаза, трусишка. И слушай меня, пока я могу что-то говорить. Ты – лучший мужчина на земле. Я с ума сходила по тебе эти полгода. Когда ты прикасался ко мне. Когда ты просто смотрел мне в лицо. Я влюбилась в тебя еще маленькой девочкой, когда увидела твою фотографию. И я сказала: я вырасту, и он будет моим мужем. Я выросла, Кеша… И я давно не ребенок.
Где я это читал?