Любовное письмо короля Георга

— Да, часа в два, возвращаясь на ферму, мы остановились поболтать с матушкой Денизой недалеко отсюда, у самой просеки. И тут послышались крики. «Зовут на помощь,— сказал я,— и, похоже, из «Хижины». Ну, сами понимаете, господин судья, нам ли не знать старика Вошреля! Мы и побежали. Перелезли через стену — не очень-то это удобно, когда вся поверхность усеяна осколками стекла! А потом бросились через сад...

— Покажите точно, где вы были, когда дверь дома открылась.

Старший Годю подвел всех к клумбе.

— Вот прямо тут.

— Значит, примерно в пятнадцати метрах от крыльца,— сказал судебный следователь, указывая на две деревянные ступеньки, ведущие в дом.— Итак, дверь отворилась, и вы увидели...

— ...господина Лебока собственной персоной... Я видел его, как сейчас вижу вас. Он выскочил, словно собираясь задать стрекача, но, заметив нас, тут же вернулся.

— Вы уверены, что это был он?

— Клянусь Богом!

— И вы тоже? — следователь повернулся к остальным.

— Да, клянемся.

— Вы не могли ошибиться?

— Он живет по соседству с нами на окраине Фонтин вот уже пять лет,— заметил старший Годю,— я даже носил ему молоко.

Судебный следователь отдал приказ. Вскоре входная дверь распахнулась, и из дома вышел человек лет шестидесяти в коричневом тиковом костюме и соломенной шляпе. На румяной физиономии играла добродушная улыбка.

«Господин Лебок!» — хором проговорили трое братьев Годю.

— Совершенно ясно, что на таком расстоянии ошибиться невозможно,— тихо сказал помощник прокурора следователю,— и Годю явно не могли ни с кем перепутать беглеца, или, иными словами, убийцу.

— Верно,— кивнул тот.— Но не обманывают ли они? И действительно ли там был господин Лебок? Давайте продолжать, если вы не против!

Все вернулись в дом и вошли в просторную комнату, стены которой сплошь закрывали стеллажи с книгами. Мебели почти не было, основное место занимал большой стол, тот самый, в котором оказался взломанным один из ящиков. Комнату украшал большой портрет старика Вошреля в полный рост, без рамы. Вернее, не портрет, а что-то вроде раскрашенного наброска, как будто не слишком умелый художник старался точно передать лишь контуры фигуры. На полу лежал манекен, изображавший жертву.

— Войдя в дом, вы больше не видели господина Лебока, Годю? — продолжал допрос следователь.

— Нет, мы услышали стоны и побежали в эту комнату.

— Значит, господин Вошрель был еще жив?

— О, едва-едва, бедняга! Он лежал на животе, а между лопаток торчал нож... Мы опустились на колени... несчастный старик что-то бормотал...

— Вы разобрали слова?

— Нет... только одно... Старик несколько раз повторил имя Лебока... а потом дернулся и помер. Тогда мы обежали весь дом. Но господин Лебок исчез. Должно быть, выскочил из окна кухни и удрал по тропинке, которая неприметно доходит до самого его дома... Ну, а мы пошли в участок и все выложили...

Следователь задал еще несколько вопросов, заставил троих Годю снова чётко и ясно повторить обвинение, выдвинутое ими против господина Лебока, и повернулся к последнему.

Тот слушал, не перебивая, и ни малейшее проявление гнева не нарушило невозмутимо спокойного выражения лица. Казалось, господин Лебок считает историю Годю непроходимо глупой и не сомневается, что правосудие увидит эту глупость так же ясно, как он сам. Кому придет в голову опровергать подобную чушь?

— Вам нечего сказать, господин Лебок?

— Не могу сообщить ничего нового.

— Значит, вы продолжаете утверждать...

— Я продолжаю настаивать на том, что вам известно не хуже, чем мне, господин судебный следователь, и это чистая правда. Все жители Фонтина, которых вы допрашивали, в один голос заявили: «Господин Лебок никогда не выходит из дому днем. В полдень ему приносят из харчевни второй завтрак, а потом, с часу до четырех, он читает у окна и курит трубку». В тот день стояла прекрасная погода. Я распахнул окно, и пятеро прохожих — пятеро! — видели меня сквозь решетку ворот, как, впрочем, и каждый день в это время.

— Я вызвал их на вечер.

— Прекрасно, соседи подтвердят прежние показания. А поскольку я не обладаю способностью раздваиваться, и, следовательно, не могу находиться одновременно здесь и у себя дома, то вам придется признать, ваша честь, что никто не видел меня выходящим из «Хижины», мой друг Вошрель не произносил моего имени перед смертью и, в конечном счете, что Годю — просто подлые мерзавцы.

— Значит, вы поворачиваете обвинение в убийстве против них?

— О, это только предположение...

— Однако пожилая женщина, матушка Дениза, собиравшая неподалеку хворост, утверждает, что разговаривала с ними, когда из «Хижины» послышались крики.

— Она разговаривала только с двоими. А где был третий?

— Чуть поодаль.

— Старуха его видела?

— Она полагает, что да, хотя и не очень уверена.

— В таком случае, господин судья, ничто не доказывает, что третий Годю не находился здесь и не совершил черного дела. Кто знает, может, двое остальных держались поблизости, чтобы в нужный момент перелезть через стену и не только не помочь жертве, но, напротив, заглушить крики и прикончить ее?

— Но тогда почему они обвиняют именно вас?