Он уже не первый раз оказывался здесь. Он знал эту землю. Этот мир. И это был ЕГО мир. Он, что называется, был родом отсюда. Ведь у каждого есть своя родина. Не только страна, где ты родился, не только любимый город, который ты знаешь и, конечно же, любишь с детства, с первого вздоха, с первого взгляда, но и вот такое маленькое, известное только тебе местечко, откуда родом твоя душа. Это истинная родина. По ней всегда скучаешь, всегда ищешь ее, а воспоминания о ней рождают тупую боль в сердце.
От земли поднимался сизой дымкой туман, рассветный прозрачно-голубой воздух пах росой, свежестью и соком трав. А еще лесом, скрытым сейчас за пеленой тумана. Он шел по тропе. Растрескавшаяся земля шуршала под ногами, будто жаловалась на то, что кто-то так бесцеремонно нарушает ее покой, будит ее в этот ранний час. Он направлялся к замку, громада которого огромным черным силуэтом возвышалась на холме.
Древность камня, серость истории, память крови. Пустые бойницы, щербатые лестницы, темнота залов, холод неразожженного очага. Молчание башен, молчание стен. Арки, стремящиеся ввысь, камни, тянущие вниз. Призраки ветра, призраки сна. Кажется, стоит лишь повернуть за угол, выйти на галерею… И звон металла о металл, и предсмертный крик, и женский плач, и слова последнего проклятья. Все здесь, все живо, все заковано навечно в серые глыбы стен. И Зов, громкий, протяжный, не слышный уху, но тянущий сердце. Стремление, путь, заветная звездочка, видная только из маленького окна наверху сторожевой башни.
Он слышал этот Зов, он шел, повинуясь ему. Гул его шагов по ступеням, эхо мечется под сводом залы, как грязная старая штора, чудом удержавшаяся на древнем крюке, вмурованном в камень. Как здесь все призрачно серо. Будто замок – тайное убежище того тумана, что сейчас растекается по траве внизу, в долине.
Он спешил, он уже приготовился к встрече, он мечтал о ней и радовался, что сейчас наконец-то это свершится. Легкий шорох где-то сбоку, в небольшом алькове у поворота, хрупкий силуэт на фоне стрельчатого узкого окна, тихий всхлип…
Легкое платьице, как паутинка, обтягивает худенькую фигурку, фарфоровая белизна рук, волосы серебристой фатой спускаются по плечам, на личике застыло выражение потери и боли. Огромные, невероятно голубые глаза стали еще ярче и потемнели от слез, капельки которых, как жемчужинки, блестят на бледных щеках.