Любовные драмы русских поэтов

Эта беседа была рубежной для Пушкина. В его душе, сознании, в его миросозерцании соединилось понимание и осознание необходимости борьбы за торжество «симфонии двух властей», подорванной и расколом XVII века, и чужебесием петровских преобразований и «бироновщиной».

Государь император после той встречи в Чудовом монастыре сказал Блудову:

«– Знаешь, что нынче я говорил с умнейшим человеком России?

– С кем же? – поинтересовался тот.

– С Пушкиным, – ответил Государь».

«Нет, я не льстец, когда Царю хвалу свободную слагаю…»

Взаимоотношения Пушкина и Николая Первого не стали секретом для светской черни. И она, поначалу встретившая возвращение Пушкина из ссылки восторгами, стала изливать из своего омерзительного зева потоки беспрецедентной и пошлой клеветы.

Особенно возмутило светскую чернь стихотворение «Стансы Толстому»:

Философ ранний, ты бежишь
Пиров и наслаждений жизни,
На игры младости глядишь
С молчаньем хладным укоризны.

Ты милые забавы света

На грусть и скуку променял
И на лампаду Эпиктета
Златой Горациев фиал.

Поверь, мой друг, она придет,

Пора унылых сожалений,
Холодной истины забот
И бесполезных размышлений.

Завес, балуя смертных чад,

Всем возрастам дает игрушки:
Над сединами не гремят
Безумства резвые гремушки.

Ах, младость не приходит вновь!

Зови же сладкое безделье,
И легкокрылую любовь,
И легкокрылое похмелье!

До капли наслажденье пей,

Живи беспечен, равнодушен!
Мгновенью жизни будь послушен,
Будь молод в юности своей!

Я.Н. Толстой был членом «Союза благоденствия» и одним из руководителей кружка «Зеленая лампа». В стихотворении он представлен «легкокрылым повесой», для которого масонские штучки, разве что сладкое безделье, а не величайший вред отечеству.

Ф. Воейков, один из подобных вертопрахов, разразился в ответ бесстыдной, мелочной и низкопробной эпиграммой, стремясь больнее уколоть Пушкина:

Я прежде вольность проповедал,
Царей с народом звал на суд,
Но только царских щей отведал,
И стал придворный лизоблюд.

Александр Сергеевич Пушкин ответил на клеветы и эпиграммы блистательным и убийственным для светской черни стихотворением «Друзьям»:

Нет, я не льстец, когда Царю
Хвалу свободную слагаю:
Я смело чувства выражаю,
Языком сердца говорю.

Его я просто полюбил:

Он бодро, честно правит нами;
Россию вдруг он оживил
Войной, надеждами, трудами.

О нет, хоть юность в нем кипит,

Но не жесток в нем дух державный:
Тому, кого карает явно,
Он втайне милости творит.

Текла в изгнанье жизнь моя,

Влачил я с милыми разлуку,
Но он мне царственную руку
Простер – и с вами снова я.

Во мне почтил он вдохновенье,

Освободил он мысль мою,
И я ль, в сердечном умиленье,
Ему хвалу не воспою?

Я льстец? Нет, братья, льстец лукав:

Он горе на Царя накличет,
Он из его державных прав
Одну лишь милость ограничит.

Он скажет: «Презирай народ,

Глуши природы голос нежный!»,
Он скажет: «Просвещенья плод —
Разврат и некий дух мятежный!»

Беда стране, где раб и льстец

Одни приближены к Престолу,
А небом избранный певец
Молчит, потупя очи долу.