Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 2

Через недолгое время принесли согласие принять меня к ужину, сопровождавшееся объяснениями, что постараются смягчить мои муки. Принято было и предложение ехать вдвоём. В назначенный час я пришёл к Вальвиль и застал её одну. Она приняла меня как старого знакомца, и вначале разговор шел о нашем предполагаемом путешествии:

— Но как вам удастся получить для меня позволение выехать из Санкт-Петербурга?

— В этом нет ничего невозможного. Всё очень просто. С этими словами я подошёл к столу и взялся за перо.

— Кому вы хотите писать?

— Императрице, — ответил я и написал:

“Умоляю Ваше Величество принять во внимание, что, пребывая здесь в праздности, я забуду своё ремесло актрисы быстрее, чем обучилась ему, и щедрость Вашего Величества окажется для меня скорее губительна, нежели полезна. Если же мне будет дозволено уехать сейчас, я навсегда сохраню глубочайшие чувства признательности за безграничную доброту Вашего Величества”.

— Вы хотите, чтобы я подписала это?

— А почему бы нет?

— Но тогда могут подумать, что я отказываюсь от дорожных денег.

— Я сочту себя последним из людей, если вы не получите кроме дорожных ещё и годовое жалованье.

— Но не слишком ли просить и то, и другое?

— Ничуть. Императрица согласится, я знаю её.

— Вы проницательнее меня. Хорошо, я подпишу. После основательного ужина, достойного комедиантки и гурмана, Вальвиль без дальнейших церемоний преподнесла мне и другое ожидавшееся угощение.

Я нашёл в ней качества и манеры истинной парижанки, которая, обладая красотой и некоторым воспитанием, почитает себя за падшую женщину, если ей приходится отдаваться нескольким мужчинам сразу. Я разгадал её жизнь ещё до того, как она сама рассказала о ней. В Россию её отправил Клэриваль. Он занимался набором актрис для петербургского двора и убедил Вальвиль, что она рождена для сцены и сделает блестящую карьеру на берегах Невы. Мы легко даём убедить себя во всём, что нам приятно, и вот контракт подписан — рискованное предприятие для молодой особы, никогда не поднимавшейся на подмостки. Оно грозило падением, что и не замедлило случиться. После сего, вспомнив про сумасбродства Заиры, я послал к ней моего кучера сказать, что уехал в Кронштадт и останусь там на ночь. По моим понятиям, для сей бедной девицы это была чистая отставка, ибо, сделавшись постоянным возлюбленным Вальвиль, не мог я уже держать у себя мою маленькую татарку.

Положив прошение на бумагу, я решил поехать к Заире, но сначала надобно было рассказать новой моей возлюбленной историю той, которую предстояло мне покинуть. Дамы всегда любопытствуют таковыми рассказами. Она вполне одобрила то, как я произвёл сей выбор, и неудивительно, ведь такая женщина как Вальвиль способна испытывать лишь влечение животной страсти и ничего не разумеет в истинной любви. Всё для таких каприз и фантазия, и они неспособны более чем на снисходительную уступчивость. Поэтому с ними столь же легко расставаться, сколь и начинать сызнова.

Когда я возвратился, Заира ждала меня печальная, но, вопреки моему ожиданию, не рассерженная, без слёз и рыданий. Её спокойствие смутило меня и, как ни странно, огорчило. С чего бы это? По правде говоря, мне и самому сие непонятно. Может быть, я всё ещё сохранял к ней привязанность, но не мог взять её в чужие края. Она понимала это и смирилась с таковой судьбой, догадываясь, что ей придётся перейти к кому-то другому. Я со своей стороны уже принял на сей счёт решение: один из соседей, мой соотечественник архитектор Ринальди был сильно увлечён малюткой. Он часто повторял мне, что, если я уступлю ему Заиру, заплатит вдвое больше, чем она мне стоила. Я же неизменно отвечал, что отдам её лишь тому, кто будет ей приятен, а все деньги получит она сама. Хотя этот бедняга Ринальди в свои семьдесят два года уже не мог никому нравиться, он всё-таки питал надежды. Я позволил ему поговорить с Заирой о своей любви, что он и сделал, употребляя выспренние слова и со слезами на глазах. По началу малютка отвергла его, но, в конце концов, зная о моём на то согласии, она объявила ему, что, поскольку я её хозяин, и, не чувствуя ни склонности, ни отвращения к кому бы то ни было, она поступит по моей воле. В этот день Ринальди чуть не умер от радости — семидесятилетним старикам и таковые признания должно почитать за истинное  счастие. После сего я спросил у Заиры, сможет ли она ужиться с этим добряком, но тут как раз принесли записку от Вальвиль, которая просила меня прийти, чтобы сообщить мне нечто важное.

— Идите пока по своим делам, а когда вернётесь, получите мой ответ.