— Во-первых, вы не имеете права задавать вопросы, и я не обязан отчитываться перед вами. Тем не менее, могу сказать, что вас никто не тронул бы, если бы вы не позволили себе нарушить законы Империи, которые запрещают азартные игры и наказывают мошенников каторгой. Я был ошеломлён.
— Вы узнаёте этот кошелёк? А эти карты принадлежат тоже вам, не так ли?
Я не понимал, чего он хочет, показывая засаленные и пожелтевшие карты, однако свой кошелёк я сразу же узнал — в нём ещё оставалось немного денег из тех, которые украл Порчини. Чувство негодования лишило меня дара речи, и я ограничился лишь тем, что вручил губернатору заранее приготовленную жалобу. Этот человек с презрительным смехом прочёл её и, вызывающе посмотрев на меня, проговорил:
— Ваша изобретательность хорошо известна. Во всех этих увёртках не достаёт лишь одной мелочи — они не похожи на правду. Мы прекрасно знаем, каким образом и по какой причине вы покинули Варшаву. Посему извольте оставить также и Вену. Куда вы предполагаете ехать?
— Я отвечу на этот вопрос, когда решу, что мне пора уезжать.
— Ах так! Вы не хотите повиноваться!
— Однако, сударь, вы сами подразумеваете это, заявляя, что прибегнете к силе.
— Ладно, ваше упрямство известно, но здесь оно вам не поможет. Предлагаю вам уехать и не заставлять нас обращаться к средствам принуждения.
— Прекрасно, извольте возвратить моё письмо.
— Я ничего не обязан отдавать вам. Можете идти. Любезный читатель, вообразите себя на моём месте и
попытайтесь представить охвативший меня гнев! Это было одно из самых ужасных мгновений моей жизни, которая, увы! насчитывает столько жестоких испытаний. Когда я возобновляю в памяти все обстоятельства сей аудиенции, то говорю себе: лишь трусливая привязанность к жизни помешала тебе убить этого подлого губернатора.
Я безотлагательно написал князю Кауницу, хотя был ему совершенно неизвестен, и в пять часов сам отнёс письмо во дворец. Слуга предложил мне подождать князя в передней, через которую Его Превосходительство всегда направлялся в столовую залу. И, действительно, князь вскоре появился, сопровождаемый множеством персон. Среди них я узнал венецианского посла Поло Рениери. Князь любезно подошёл ко мне и осведомился о причине моего визита. Я громким голосом в присутствии всей свиты изложил ему своё дело, закончив следующими словами:
— Мне было приказано выехать, однако я решился ослушаться и умоляю оказать мне всемогущее покровительство Вашей Светлости, дабы жалоба моя могла достичь подножия трона.
— Напишите прошение, — ответствовал князь, — и я передам его императрице. Однако же рекомендую вам просить об отмене приказания, поскольку императрице будет неприятен отказ повиноваться.
— Я сделаю так, как угодно Вашей Светлости, но ежели Её Величество задержит изъявление своей милости, я окажусь жертвой полицейского произвола.
— Тем временем можно искать защиты у вашего посла.
— Ах, мой князь! Я потерял своё отечество. Лицеприятный суд лишил меня прав человека и гражданина.
— Казанова из Венеции.
При этих словах князь Кауниц с улыбкой обернулся к венецианскому посланнику и, тихо переговорив с ним несколько минут, продолжал:
— То, что вы не можете просить защиты посла, весьма неблагоприятно для вас, господин Казанова.
— Я беру его под своё покровительство, — неожиданно объявил какой-то человек высокого роста, выступая вперёд, — и тем более охотно, что господин Казанова и всё его семейство служили моему государю.
Сей благородный человек оказался саксонским посланником графом де Витцтумом.
— Итак, поторопитесь со своим прошением, — закончил князь. — Если же решение Её Величества задержится, вы сможете найти убежище у графа.
Его Светлость приказал подать мне бумаги и чернил, и я сразу же написал: