Любовные письма с Монмартра

Тетушка Кароль помнила все семейные предания, и когда принималась рассказывать о прошлом – у нее блестели глаза. Она переехала в Париж раньше моей матушки и очень помогала ей на первых порах.

Maman этого не забывала, и недельки через две, когда волнения стихали, сестры, памятуя о том, что они именно сестры, снова возобновляли общение. Понимая, что Кароль в ее возрасте уже не переделаешь, а жизнь с Полем у нее нелегкая, maman снова и снова приглашала их на обед, вот как сегодня.

Между тем мы приступили к десерту. На столе появился лимонный торт. Он был просто как картинка.

– Ну уж это ты не сама пекла, Клеманс! Признайся! – потребовала Клеманс.

– Разумеется, сама, – обиделась maman.

– Неужели? – Внимательно поглядев на сделанную из безе верхушку, Кароль потыкала в нее десертной вилочкой. – У нее такой безупречный вид. Я думала, это покупной торт от Ладуре.

– Пожалуйста, не наговаривай на меня, что я все покупаю у Ладуре. – В мамином голосе появились резкие нотки.

Я уже хотел было вмешаться, но тут Кароль вежливо уступила:

– Впрочем, не все ли равно? Во всяком случае, торт чудесный. – Обернувшись к Полю, она громко крикнула ему в ухо: – Тебе тоже нравится, cheri?[22]

Поль оторвался от тарелки и, подумав секунду, сказал:

– Замечательно вкусно! – И широко улыбнулся матушке. – Моя жена всегда была хорошей кулинаркой.

С удовольствием отправив в рот последний кусочек, он задумчиво стал жевать, не замечая, что Кароль снова изменилась в лице.

– Что ты такое плетешь? – не заставил себя ждать ее ответ. – Какая тебе Клеманс жена! Твоя жена я, Кароль.

Он покачал головой, подбирая вилочкой оставшиеся на тарелке крошки.

– Нет. – Он упорно стоял на своем. – Ты – сестра.

Кароль нахмурилась, и мама поторопилась со смехом сказать:

– Нет, Поль. Ты все перепутал. Я была замужем за Филиппом. А ты женат на Кароль.

Поль растерянно огляделся вокруг в поисках поддержки. Его взгляд остановился на мне.

– Жюльен! – произнес он.

Я кивнул:

– Все так, дядюшка Поль. Ты – муж Кароль, а не Клеманс.

Кароль и Клеманс энергично закивали.

Такое упорство, казалось, рассердило старика.

Он швырнул на пол вилку и, с досадой глядя на сестер, сказал:

– А вы обе – две глупые жирафы!

Порой в трагедии проглядывает комическое. Мы переглянулись, стараясь не расхохотаться.

– Я хочу спать, – сказал Поль и сделал попытку встать со стула.

Кароль успокаивающим жестом положила ему ладонь на плечо.

– Пусть отдохнет в гостевой комнате, – сказала maman.

Но не тут-то было.

– Нет, я хочу лечь в спальне. В нашей спальне, – повысив голос, упрямо заявил Поль.

– А как ты смотришь на то, чтобы прилечь здесь на шезлонге и никуда не уходить? – предложила ему maman.

– Ну ладно, – согласился Поль.

Кароль отвела Поля к изящному, обтянутому цветочной тканью шезлонгу, стоявшему недалеко от стола у стены; он, кряхтя и постанывая, улегся и потребовал, чтобы ему дали одеяло. Просьбу немедленно выполнили. Довольный, Поль закрыл глаза.

– Иногда с ним очень трудно, – сказала Кароль, вернувшись к нам за стол. – Никогда не знаешь, что он еще придумает.

И тетушка рассказала нам, что на днях к ней зашла соседка. Поль в это время как раз прилег поспать. Женщины устроились в гостиной пить кофе, и вдруг дверь распахнулась и на пороге, широко улыбаясь, появился неодетый Поль в одних трусах. Он с любопытством взглянул на сидевшую рядом с Кароль женщину, явно желая, чтобы его познакомили с этой хорошенькой особой, потому что не мог вспомнить, кто она такая. Кароль, сохраняя присутствие духа, приветливо сказала:

– Но Поль! Ты же видишь, у нас гости. Может быть, ты сначала наденешь брюки?

На это Поль, оглядев себя, сухо заметил, что он и так в штанах.

– Я стараюсь относиться к этому с юмором, – сказала Кароль и положила себе новый кусок лимонного торта.

Что касается болезней, то тетушка никогда не делала из них трагедии.

– А что мне еще остается! По большей части он ведет себя достаточно спокойно, и – хотите верьте, хотите нет – у нас еще бывают счастливые моменты, когда он становится прежним Полем. – Она покачала головой. – Но бывают просто ужасные дни. Не знаю, может быть, он иногда осознает, что у него не совсем в порядке с головой, и тогда делается просто невыносимым. Недавно Поль сказал мне, что у него «на чердаке» все разрушено и лучше взять его да заколотить.

Она вздохнула, а maman принесла на серебряном подносике кофе, и, пока мы пили из тонких лиможских чашечек кофе, разговор снова свернул в нормальную колею.

Тетушка Кароль принесла в подарок мои любимые конфеты «Calissons d’Aix» из Прованса – она неожиданно достала из своей большой сумки жестяную коробочку с глазированными мягкими миндальными пастилками, приготовленными в форме ткацкого челнока.

– Tiens![23] Ведь чуть не забыла! У меня тут есть кое-что для тебя. Успокаивает нервы и избавляет от печального выражения, – объяснила она без церемоний.

– О, как мило! Большое спасибо! – поблагодарил я, растроганный таким знаком внимания.