Любовные письма с Монмартра

Она взглянула на меня с живым интересом, и я почувствовал, как у меня пропадает решимость. Наверное, все-таки не стоит. Или сказать? Я заколебался.

– Да?

– Мне иногда самому хочется сказать тебе, но я… не решаюсь, – промямлил я.

– О! – Софи посмотрела на меня очень странным взглядом и, вместо того чтобы сделать какое-нибудь ироническое замечание, какие обычно так и сыпались у нее с языка, надолго умолкла.

Я тоже не знал, что сказать, и мы оба смутились еще больше.

Софи занялась застежкой своего комбинезона, как будто та расстегнулась. Потом передернула плечами и осторожно улыбнулась.

– Ну так скажи, когда решишься, – предложила она.

Нетрудно было понять, что она неправильно истолковала мое замечание. Возможно, она теперь думает, что дурачок с кладбища в нее влюбился.

– Нет… нет, речь не о том! – заторопился я и почувствовал, что получается полная ерунда. – Это… это… не о нас, Софи, – попытался я исправить недоразумение. – Это… это… такой секрет.

– Ага, понятно: секрет, значит, – сказала она, и мы оба засмеялись – немного смущенно.

Впоследствии, вспоминая этот странный разговор, я иногда спрашивал себя: было ли это просто недоразумением, или, напротив, за недоразумением крылась чистая правда?

Что-то изменилось. Я уже не предавался печали сутками напролет, да что там сутками – даже не каждый день. И я не знаю, что послужило причиной. Возможно, сказывалось влияние Софи, а возможно, дело было в моей секретной миссии, из-за которой я так часто ходил на кладбище, но понемногу я перестал все время перебирать старые воспоминания и начал заглядывать вперед – пока что до следующего письма, до следующего ответа, до следующего раза.

И вот как-то в июне, во время очередного посещения могилы, я обнаружил в тайнике, в обмен на очередное письмо, открытку с изображенными на ней ориентальными узорами. Я растерянно повертел ее в руках. На открытке была нарисована в обрамлении из арабской вязи бирюзовая дверь, и на ней были написаны слова Рабиндраната Тагора:

Когда закрываются одни врата счастья,
Открываются рядом другие,
Но мы так долго глядим
На захлопнувшиеся,
Что других,
Распахнутых,
Даже не замечаем.

Я мысленно спрашивал себя, что значат эти слова, как вдруг рядом послышались легкие шаги. Обернувшись, я увидел Катрин с букетиком незабудок в руке. Она пристально смотрела на меня. Сколько времени она уже тут простояла?

– Привет, Жюльен, – сказала она и, приблизившись, с любопытством спросила: – Что это у тебя?

– Ничего!

Я торопливо засунул открытку в сумку.

Катрин тотчас же отодвинулась:

– Pardon! Не хочу быть назойливой, извини, пожалуйста!

– Да нет… это я так. Просто у меня… – Я не закончил фразу, и она так и повисла в воздухе.

Катрин положила на могилу свои незабудки и непринужденно улыбнулась:

– Какая сегодня хорошая погода! А я рано закончила в школе. Вот и подумала: навещу-ка я Элен.

– Н-да… – сказал я и тоже улыбнулся. – Значит, нам пришла в голову одна и та же мысль.

Мы вместе пошли к выходу, и тут у меня мелькнула новая мысль.

– Скажи-ка, Катрин, ты, случайно, не знаешь Тагора?

Она даже бровью не повела:

– Ты имеешь в виду индийского поэта?

– Да, его. – Я испытующе вглядывался в нее, но в ее глазах ничего не мелькнуло. – Ты знаешь его афоризм о вратах?

Подумав, она покачала головой:

– Нет как будто. Я вообще знаю только одну цитату из Тагора, которую мне написала в альбом моя учительница музыки. «Бремя своего „я“ легче нести, когда я над ним смеюсь». Или что-то подобное. А почему ты спросил?

Она тут была ни при чем. Или она такая хорошая актриса?

– Да просто так.

У выхода нам навстречу попалась Софи: она как раз относила свои инструменты в сарайчик.

Софи поздоровалась со мной и, окинув быстрым взглядом Катрин, высоко подняла брови и многозначительно мне подмигнула. Катрин несколько недовольно посмотрела на изящное темноглазое создание в черной шапочке. Я коротко познакомил их, и мне показалось, что обе с первого же взгляда невзлюбили друг друга.