Любовные письма великих людей. Мужчины

есть ненавистники прекрасного, утверждающие, что лебеди – это просто большие гуси. С той же долей справедливости можно сказать, что расстояние – это только точка, растянутая в разные стороны. Конечно, так оно и есть, ведь я разговариваю с тобой каждый день (да, даже более нежно, чем обычно) и знаю, что ты понимаешь меня. Поначалу я строил разные планы относительно нашей переписки. Например, я хотел опубликовать ее в моем журнале. Потом я хотел наполнить мыслями для писем воздушный шар (ты знаешь, у меня есть один) и отправить его при подходящем ветре в нужное место… Я хотел наловить бабочек и использовать их в качестве почтовых голубей. Я хотел отправлять письма сначала в Париж, чтобы ты распечатывала их с большим любопытством, а потом, более чем удивленная, поверила бы, что я действительно в Париже. Короче, у меня в голове вертелось много остроумных идей, от которых только сегодня меня отвлек рожок почтальона. Между прочим, почтальоны, моя дорогая Клара, оказывают на меня такое же магическое воздействие, как самое прекрасное шампанское. Обо всем, кажется, забываешь, и становится удивительно легко на сердце, когда слышишь, как они призывно и радостно оглашают мир звуками своего рожка. Эти звуки для меня подобны звукам стремительного вальса; рожок напоминает нам о том, чем мы не обладаем. Как я сказал, почтальон отвлек меня от одной мечты, чтобы погрузить в другую…

Роберт Шуман – Кларе (18 сентября 1837 года, об отказе ее отца дать согласие на их брак)

Разговор с твоим отцом был ужасен… Такая холодность, такая неискренность, такая изощренная хитрость, такое упрямство – у него новая манера уничтожения, он наносит тебе удар в сердце, вонзая нож в грудь по самую рукоятку…

И что теперь, дорогая моя Клара? Я не знаю, что делать теперь, – не имею ни малейшего представления. Мой разум вот-вот разорвется на куски, в таком состоянии у меня нет ни единого шанса прийти к согласию с твоим отцом. Что же дальше, что же дальше? Самое главное, будь настороже и ни за что не позволяй продать себя… Я верю в тебя, о, верю всем сердцем, только это и поддерживает меня… Но ты должна быть очень сильной, даже более сильной, чем ты представляла. Ведь сказал мне твой отец эти ужасные слова о том, что ничто не сможет поколебать его, что он покорит тебя силой, если не удастся хитростью. Остерегайся всего!

Сегодня я настолько бессилен, настолько унижен, что едва ли смогу найти достойный выход. Настолько бессердечным, чтобы бросить тебя, я еще не стал; но ожесточенным, оскорбленным в лучших чувствах, стиснутым в рамках самых общих мест – да.

Если бы я получил хоть словечко от тебя! Ты должна сказать мне, что делать. В противном случае мое существование сведется к насмешке и глупой шутке, и я уйду прочь.

Мне не позволено даже видеть тебя! Мы можем встречаться, сказал он, но в нейтральном месте, в присутствии третьих лиц, – такое представление для окружающих. Как все это омерзительно – как это мучит! Мы можем даже переписываться, когда ты в поездке! – это все, что он может разрешить…

Господи, пошли мне утешение, не позволь мне погибнуть от отчаяния. У меня отняли опору моей жизни.

Роберт Браунинг (1812–1889)

…Вся моя душа стремится к тебе, моя любовь окружает тебя, я живу одной лишь тобой…

Элизабет Баррет Моултон была уже достаточно известной поэтессой, когда Роберт Браунинг (он был на шесть лет ее моложе) впервые написал ей в январе 1845 года. Эта ничем не примечательная записка поклонника предварила десятки любовных посланий: «Я люблю Ваши стихи всем сердцем, дорогая мисс Баррет». Элизабет была инвалидом и жила вместе с братьями, сестрами и отцом-тираном на Уимпол-стрит в Лондоне. Впервые Роберт и Элизабет увиделись 20 мая 1845 года. Вскоре после этой встречи Роберт опрометчиво признался ей в любви. В смятении Элизабет прекратила всякое общение с ним, однако спустя некоторое время они условились остаться друзьями. Поворотный момент в их отношениях произошел осенью того же года, когда врачи посоветовали Элизабет провести зиму в Италии, чтобы поправить здоровье. Отец отказался отпустить дочь, и Браунинг заявил, что хочет жениться на ней немедленно, чтобы освободить ее от власти деспота. На этот раз Элизабет не сопротивлялась. Они почти год обсуждали побег, особенно финансовые стороны будущей жизни, поскольку Элизабет была уверена, что отец лишит ее наследства – и не ошиблась.