Любовные утехи русских цариц

Уж на что Екатерина Великая скромность уважала и кружева и шелка из заморских стран привозить запретила, но и она потихоньку часами свои бриллианты разглядывала и даже дворцовую девку по уходу за ними назначила. А Елизавета Петровна! Так та вменила в обязанность всем заморским кораблям, привозящим иностранные ткани, сперва ей их показывать, а уж потом, что останется, на продажу пускать. Словом, ткани и драгоценности составляли страсть русских цариц, и отказаться от этих безделиц они были не в состоянии. А ткани, русские и заморские тоже, надо вам сказать, превосходные были! Недаром завоеватели разные, которые на Русь вечно наезжали, вместе с молодыми девицами, драгоценными камнями ткани как дань забирали. «Много побрали пригожих девиц, а с ними столько золота, тканей цветных и аксамита драгоценного» — говорится в «Слове о полку Игореве».

А знаете, что такое аксамит? Это бархат, и царицы просто обожали эту ткань. Лучшие парадные платья шились из аксамита. И каких только аксамитов в ту пору не было, разных цветов и всевозможной выделки. На Руси его еще делать не научились: привозили из Византии и из Венеции. А здесь — выбирай любой! Для дорогих одежд шел шестиниточный аксамит гладкий, а был еще петельчатый и стриженый! И так будет продолжаться с X по XVIII век! Все богачи ходили исключительно в аксамитах, богато отделанных золотом и серебром. Но в 70-х годах XVIII века вдруг мода на них прошла (о, эта известная скоротечность моды!), и немалую роль в их исчезновении сыграла матушка царица Екатерина Великая, которая, испугавшись непомерной роскоши одежды, вообще запретила ввоз этой ткани в Россию. Почему, дескать, такая расточительность в одеждах? И куда подевались предписания Петра I относительно скромности и простоты одежды? Ведь это Петр I канифас ввел — то есть дешевую хлопчатобумажную ткань в полоску. И постаралась матушка государыня дорогой аксамит и парчу заменить не очень дорогой барежью и казимиром. Помните, у Гоголя в «Ревизоре» жена городничего рекомендует дочери в барежевом платье походить. Или у Чехова: «С какой это стати ты нарядилась сегодня в шерстяное платье? Могла бы нонче и в барежевом походить» («Перед свадьбой»).

А бареж есть не что иное, как недорогая легкая полушерстяная ткань из туго скрученной пряжи. Дешево и сердито! А казимир — это легкое сукно, особенно бывшее модным в XVIII веке и предназначавшееся в основном для мужчин. И все они во фраках и панталонах казимировых щеголяли под ручку с барышнями в тарлатане. А тарлатан — это легкая полушелковая ткань, похожая на муслин. А совсем уж бедные барышни довольствовались дряннехонькой шелковой тканью — фуляром, который люди побогаче исключительно на шейные и носовые платки употребляли. Вот, значит, какая сегрегация в тканях была. По платью, как в Индонезии по инкрустированным зубам, можно было безошибочно определить, к какой касте социального сословия человек принадлежит: к богатым или бедным. Безобразие, да и только! Это только в умной поговорке «встречают по одежке, а провожают по уму», а по нашему мнению, и встречают, и провожают исключительно по одежке. И, может, та девица в фуляровом платьице и умнее, и благороднее той в барежевом. Но нет, поди ты, женихов у второй всегда больше находилось. Не то что теперь, когда демократическая джинсовая ткань, словно революция какая, смела все социальные касты. Поди разбери, кто миллионер, а кто бедняк, если все поголовно щеголяют в неизменных джинсах. Но нет, пардон, богачи и тут на равенство не согласились, разными наклейками свою иерархию давай охранять. Если у тебя наклейка «Левисов» или «Вранглеров», значит, ты богач, в дорогом магазине джинсы купил. А бедные тоже не промах. Богачам в пику стали наклейки фальсифицировать. Возьмет какой-нибудь подпольный портной и в своей коммунальной комнатушке пошивочный цех устроит. Из паршивенькой джинсовой, отечественного производства ткани свои шедевры создает. И выходят оттуда свои «левисы» и «вранглеры» с кривыми швами и расползающейся ширинкой. Ничего, такой бедняк любому богачу нос утрет. Сидит себе в метро, как барин какой, нос кверху и старушкам места не уступает.

М. В. Нестеров. Великий постриг. 1897–1898 гг.