Любовный детектив

Взбешенный Алекс с полчаса громыхал кулаками и изрыгал матерные проклятия, покуда не утомился. Присев на деревянный лежак, застеленный линялым бельем, он оглядел свою темницу. Пять шагов в длину, три в ширину. Из мебели кроме кровати грубый табурет и помойный бак, который использовался еще и в качестве уборной.

Низкий потолок, зарешеченное оконце. В двери проделан лючок для просовывания пищи — совсем как в тюремных камерах. Пол голый, каменный, зимой от него, наверное, веет ледяным холодом. В клетушке стояла духота, воняло нечистотами.

Максимов шатнул дверь, она не поддалась. Он подошел к окошку, выглянул наружу. Ландшафт предстал идиллический: зеленый лужок, окаймленный купами раскидистых лип, за ним пологий холм, с которого сбегал шустрый ручеек. Над всем этим — безмятежная синева неба с кудряшками облаков. Вписать в этот пейзаж парочку влюбленных — и будет полная гармония.

Но сейчас не до лирики. Комната, куда поместили Максимова, была в бараке крайней, то есть из четырех ее стен только одна смыкалась с соседним узилищем, где мог быть заперт кто-то еще.

Алекс с маху саданул каблуком в стену. Сделанная из дуба, она отозвалась глухим гулом. Доски аккуратно пригнаны друг к другу, проконопачены, докричаться будет сложно. Но попробуем.

Максимов сделал глубокий вдох и гаркнул во всю мощь голосовых связок:

— Эй! Есть тут кто?

Из-за стены не донеслось ни звука, зато отворился лючок в двери, и в квадратный проем просунулась физиономия турка с тонкими обвислыми усами. Это был страж карантинного блока.

— Цего opeс? — выговорил он сердито. — Орать не велено. Велено молцать.

И скрылся, захлопнув железную заслонку.

Максимов завалился на лежак, пристроил под затылком набитую прелым сеном подушку и задумался. В голове пульсировали обрывки мыслей: «Влип так влип! Хорошо, если Нелли догадается обратиться к наместнику, он меня знает… Хотя наместник далеко, в Бухаресте, двести с гаком верст отсюда. И вообще… вдруг и вправду оспа?»

От безрадостных размышлений его отвлекло едва слышное постукивание. Он привстал, навострил уши. Стучали в ту самую стену, куда он безуспешно долбился полчаса назад.

Его как ветром сдуло с лежака. Он на цыпочках подошел к стене, присел на корточки, прислушался. Сигнал повторился, и теперь в нем отчетливо различалась система: короткие удары, длинные, короткие, длинные. Максимов хлопнул себя по лбу: азбука Морзе! С распространением в мире электрического телеграфа многие образованные люди заинтересовались кодированием слов при помощи точек и тире. Алекс, с его инженерным образованием, знал этот шифр в совершенстве.

Он оглянулся на дверь — заслонка была опущена — и осторожно побарабанил костяшками пальцев, выстроив короткую фразу:

«Кто вы?»

С минуту царила тишина, после чего с той стороны отстукали:

«Алекс, ты балбес. Это мы с Вероникой».

«Вы здесь? — протелеграфировал ошеломленный Максимов. — Вас тоже закрыли?»

Засим последовал диалог следующего содержания:

«Представь себе. Симптомов у нас нет, но поскольку мы были с тобой, эскулапы решили перестраховаться».

«Вот сволочи! Непременно напишу в Бухарест, как только выпустят».

В запале Максимов взялся колотить в стену чересчур сильно, и беседа была прервана все тем же надзирателем. Он лязгнул железкой, заругался:

— Цего стуцис? Стуцать не велено…

— Да пошел ты! — рявкнул Алекс.

Ему надоело сидеть смирно и повиноваться какой-то шантрапе. Шагнув к двери, он скорчил свирепую мину.

— Слышь, ты, чучело! Принеси чего-нибудь поесть, у меня брюхо от голода свело. Или у вас тут пациентам харчи не полагаются?

— Обеда будет церез два цаса, — менторским тоном проскрипел сторож.

— Ну, тогда катись отсюда! А то плюну тебе в харю, к вечеру коростой покроешься.

Максимов демонстративно собрал во рту слюну, и турок ретировался. Не очень ему хотелось подцепить смертоносную заразу.

Анита не лукавила, да и какой был резон? Ее с Вероникой тоже определили на изоляцию — как потенциальных разносчиков инфекции. Каморка им досталась чуть попросторнее, с двумя лежанками и тюфяками. Но до гостиничного номера или на худой конец постоялого двора она ни в коей мере недотягивала. Перспектива провести здесь неделю вгоняла в беспросветную ипохондрию.

Максимов же, сведав, что Анита и Вероника находятся в аршине от него, пусть и за дубовой перегородкой, слегка воспрял духом. Да, он лишился возможности немедленно связаться с представителями метрополии и выразить протест, однако в некоторой степени успокоился. С близкими все в порядке, это главное. Неделю как-нибудь вытерпят, а там — если, тьфу-тьфу, проклятая сыпь сойдет и озноб уляжется, выйдут на волю и уж тогда-то тупицам, учинившим произвол, мало не покажется.

Рассуждая так, Алекс дождался обеда, он получил из рук вертухая жестяную миску с чечевичной похлебкой, кус ржаного хлеба и кружку с водой, слабо разбавленной вином, и устроился на табурете напротив окна.

Зачерпнул ложкой баланду, попробовал. М-да, не только обстановка тюремная, но и кормят, как арестантов в остроге — паршивее не придумаешь. После лукуллова пира у Ольшанских — совсем гадко.