– Да не помогла бы я тебе! – рявкнула вдруг Ангелина, ударив кулаком по столу так, что бармен Илья вышел из-за стойки и направился было к нам, но я жестом дала понять, что все в порядке, и он повернул обратно. – Не помогла – как ты не понимаешь?! Неужели ты такая наивная дура, Люська, что веришь в то, что мы с тобой действительно дружили?! Да на фиг бы ты мне сдалась?! И сюда-то я просто так забрела – не знала, что ты тут работаешь! Ишь – «из Америки – чтобы меня повидать!» – передразнила она. – Дел нету других – с тобой «видаться»!
Я опешила. Что значит – «на фиг сдалась», когда Ангелина столько времени возилась со мной, с моим трудоустройством, с моим романом со Стрыгиным? Ведь она была единственной, кто знал об этом, кто помогал мне, кто выслушивал и советовал что-то.
– Неужели ты так и не поняла, что это я – я, понимаешь, – убила его?! Я – а обставила все так, что подумали на тебя! Ладно уж – скажу, раз выпало встретиться, хоть будешь знать, что почем было!
Мне показалось, что я получила удар в солнечное сплетение и не могу разогнуться от боли, мне нечем дышать, я вот-вот упаду в обморок от этого внезапного ужаса.
Я смотрела на Гельку и ждала, когда та рассмеется и скажет, что пошутила, но та и не думала говорить этого, а все добивала меня словами:
– Я его всю жизнь ненавидела, всю свою жизнь – после выпускного! Ты думаешь, что он идеальный? Да не тут-то было! Он бабник и трус, дерьмо собачье! И всегда таким был! Красавчик – все бабы вешались, даже ты вон не устояла! Ну так и я не устояла – на первом курсе! Попали в одну компанию, и вдруг что-то вспыхнуло – стали встречаться. У него как раз с Наташкой что-то разладилось, ну вот и… А потом я поняла, что беременна, – выпалила Гелька, задохнувшись от собственного крика. – Беременна – понимаешь?! Побежала к нему… Господи, как вспомню… снег мокрый валит, скользко, а я на каблуках бегу от остановки к его дому, а там под горку все время, того и гляди упадешь – и вдребезги. Бегу, плачу, в душе страх такой, что хоть вешайся – что делать-то? Мать же пришибла бы… Поднимаюсь к нему на пятый этаж, дышу, как паровоз, он открывает – рожа недовольная, в комнате музыка играет, а на вешалке Наташкино пальто висит – помнишь, у нее было такое светлое, финское? Ну, вот… И он мне говорит так раздраженно – мол, что хотела сказать, говори, а то я занят. Мне как будто кипятка в лицо плеснули, я заблеяла – мол, Владик, что делать, я ребенка жду, а он – ну и я при чем здесь?
Гелька замолчала, закрыла глаза и тяжело задышала, как после забега на длинную дистанцию. Я в шоке не могла поверить в то, что она говорит, в моей голове не укладывались ее слова, а в душе все будто умерло. Я осторожно опустилась на стул и случайно наступила на осколок пепельницы, он звонко хрустнул, заставив Гельку вздрогнуть и открыть глаза.
– Ты представляешь, Люська, что значили для меня его слова? Ты можешь понять, что я испытала? Он меня предал – так предал, что я растерялась. Он меня убил этим – я ведь ему верила, думала, что он хоть как-то поддержит, что-то скажет – мол, не переживай, разберемся. У него ведь мать – гинеколог, а он… Он просто открестился от меня.
Я не знала, что сказать. Все это было так ужасно и так больно, что я даже на миг забыла о самой первой фразе, сказанной Гелькой. О том, что это она убила Влада.
– Вот ты рыдала тогда, когда он тебя бросил, – помнишь? Так ты была взрослая, самостоятельная – а я? Мне было восемнадцать лет, у меня такая мамаша, что врагу не пожелаешь, я домой боялась идти… А Стрыгин меня отпихнул, как подзаборную дворнягу, – сама разбирайся, я ни при чем тут. Вытолкал за дверь и спокойно вернулся к своей Наташке.
Она снова замолчала. В стекло отчаянно билась огромная муха, создавая столько шума, что мне казалось, будто я сейчас оглохну от этого.
– И… что было потом? – с трудом вывернула я.
– Потом… а потом я наглоталась таблеток и чуть на тот свет не отправилась, – почти спокойно ответила Гелька. – Но мать рано с работы пришла, вызвала бригаду.
Ей потом в больнице сказали, что я беременна. Но она, видно, так испугалась, что даже не стала орать на меня, когда пришла. Только все допытывалась, кто отец, но я промолчала. Аборт оказалось нельзя делать – у меня с кровью что-то. В общем, так родился мой Коляня. Но от таблеток этих проклятых там что-то не так пошло, и родился он глухим и слепым, вот так вот, – Гелька вдруг всхлипнула, уронила голову на сложенные на столе руки и расплакалась.
У меня отчаянно колотилось сердце, готовое пробить грудную клетку и вырваться вон. Я облизала пересохшие губы и потянулась к большой бутылке минеральной воды. Жадно выпив стакан, я снова налила воду и поднесла рыдающей Ангелине. Та ухватила стакан двумя руками и, цокая зубами, стала пить.