— Ой, нет, сэр! — Ночная цветочница на углу Шафтсбюри-авеню и Черинг-Кросс-роуд приняла проблемы Стюарта близко к сердцу. — Хризантемы — похоронные цветы, их не надо посылать леди! Да и красный с белым — не к добру! А вот есть у меня розовато-лиловые и белые орхидеи, сэр, их только что доставили из аэропорта Хитроу, а туда — прямиком из Бангкока!
— Замечательно! — сказал он с широкой улыбкой.
В воскресенье Оливия встала рано и, несмотря на похмелье, решила прямо с утра отправиться в прачечную. Она запила кофе две таблетки аспирина, управилась со стиркой, а затем сделала еженедельные покупки в магазине на углу, работавшем круглосуточно. К десяти часам покончила с домашними делами и надумала поехать к родителям. Сегодня у мамы в меню, она знала, был жареный барашек под мятным соусом.
— Как ты сегодня рано, дорогая! Я только что проводила отца, одетого в брюки-гольф, вместе с Чарли Лонгбриджем и лордом Эпсоном из рода Кланденберри. Надо ли говорить, куда? Нет, я не против раннего прихода, я рада твоей компании. Будь умницей, дорогая, пойди и сорви в огороде немного свежей мяты — если после визита Маффина там что-нибудь осталось.
Маффин был любимым псом Мэгги, йоркширским терьером, который пожирал все на своем пути, включая нежелательных посетителей. Собака была такой же недотепой, как и ее дражайшая матушка. Нарвав мяты для соуса, Оливия попыталась изложить Мэгги свой взгляд на будущее, рассказать о прекрасной идее, осенившей ее под влиянием можжевеловых ягод и сексуальных глаз Стюарта Маккензи.
— Блестяще, дорогая, но разве это еще не сделано? — спросила Мэгги. Будучи соломенной вдовой, она читала большую часть изданного «Лэмпхаузом», включая «Учитесь играть в гольф», сочинение Гарольда П. Котсволда, из которого она вынесла следующую истину: «Побейте врага на его собственном поле с помощью его жены!». — Лучше поговори об этом с отцом, — добавила Мэгги. — Он в бизнесе — дока!
Оливия так и сделала, когда тот наконец в два часа пришел домой. Барашек успел остыть, и ее мать простонала:
— Дорогой мой, сними же сначала грязные ботинки! Ты опоздал, Гарольд, и не рассказывай мне, что не сидел со своими партнерами в клубном баре и не травил анекдоты. Мог бы уделить тем, кто тебя ждет, побольше внимания — Оливия здесь с половины одиннадцатого!
— А что, разве она нездорова?
— Не шути, Гарри! Ты всегда ведешь себя так, будто мы обе ничего не значим!..
— Шш, ма, — прошептала Оливия, — не приводи его в плохое настроение. Налей ему лучше стаканчик, пока я подам на стол.
— Ни в коем случае, — сказала мать. — После того, как он нажрался виски, ему нечего ждать от меня чего-нибудь, кроме сельтерской воды. Гарольд, — она сняла фартук, — Оливия хочет сказать тебе что-то о спасении «Лэмпхауза».
Выслушав Оливию, отец сказал:
— Блестящая идея, Оливия, и к тому же внушающая доверие. На Маккензи это произведет большое впечатление.
— Маккензи? Я придумала это для нас — для «Лэмпхауза»!
— Ты имеешь в виду «Лэмпхауз» как придаток фирмы «Маккензи»?
— А ты все еще полон решимости перейти к ним, даже несмотря на мою блестящую идею относительно нового имиджа «Лэмпхауза», которая наверняка сработает?
— О «переходе к ним» вопрос не стоит. У нас нет другого выбора. Если ты решила затеять новый цикл дамских романов в рамках последнего пакетного соглашения, то тебе понадобятся средства для воплощения этой идеи!
— Я уверена, что банки нас поддержат, па!
— Слишком поздно, я уже обещал Маккензи. Уверен, что Стюарт выслушает тебя, поаплодирует и профинансирует сверх оговоренных семнадцати с половиной миллионов, как только «Лэмпхауз» станет их филиалом.
Вот как! Отец уперся и его ничем не отговоришь, даже срочной спасательной операцией, предполагающей совершенно новую концепцию книг и читателей «Лэмпхауза». Ее папа склонялся к мысли взять свои деньги и убежать, точнее — уплыть на юг Франции. Оливия заметила, что ее обычно довольно болтливая мать крайне неохотно говорила на эту тему.
Воскресный ланч с родителями, как обычно, оказался непродуктивным; оба были погружены в себя — мама в свои подливки и варенья, папа в мечты об отставке, игре в гольф и плавании на яхте всю оставшуюся жизнь. Оливия вернулась в Фулхэм.
Она нашла записку от Аманды, нацарапанную на обороте старого меню из китайского ресторана: «Великолепный парень в еще более великолепной машине заходил, когда тебя не было, и оставил тебе великолепные орхидеи. Сказал, что всю неделю пытался тебе дозвониться. До чего ты дошла, скверная девчонка?»
Так почему же ты не вошел со мной в контакт прошлым вечером, Стю, почему не поговорил лично? — подумала Оливия с хитрой улыбкой. Она развернула цветы, упакованные в целлофан, и оттуда выпала его третья карточка.
«
— Объяснить что, Стю? — пробормотала она, широко улыбаясь. — Ты уже сказал все, разве не так?