Любовный контракт

Она поднялась в лифте и, со стуком закрыв за собой дверь, ступила на потертую красную дорожку коридора. Запах кофейных зерен пробудил в ней все еще дремлющие чувства. Бэрди Гу, личная секретарша отца, воистину приобрела кофеварку как средство от холода, сырости и убогости! Оливия сунула голову в дверь.

— Привет, Бэрди. Нет покоя грешникам, а? Даже в субботу?

Она сняла мокрый плащ и повесила его на древнюю вешалку мисс Сибиллы «Бэрди»[1] Гу, в которой наверняка жили червяки: маленькие, но очень деловые книжные черви пожирали дерево так же легко, как желтый пергамент… О Господи, думала Оливия, на полках «Лэмпхауза» масса барахла, датированного еще битвой при Гастингсе, не говоря уже о Крымской войне[2].

В пыльном кабинете Бэрди она всегда чихала. В ящике ее письменного стола Оливии пришлось бы по крайней мере минут десять искать то, что ей понадобилось. Нельзя было сделать и шагу, не свалив груду старых рукописей, новых рукописей, машинописных текстов, графиков, альманахов, атласов, карт, словарей, энциклопедий, календарей и тому подобного. Запас знаний у Бэрди был впечатляющий.

Малорослая Бэрди Гу, однако, всегда могла найти нужную вещь — если дать ей достаточно времени. Она вообще прекрасно сочеталась со своим окружением. Маленький воробышек в своем гнездышке, Бэрди, как и Данкерс, служила в «Лэмпхаузе» так долго, что, возможно, знала об издательском деле больше, чем сам сэр Гарольд, — хотя бы потому, что у нее была более емкая память.

— Хэлло, Оливия. Кофе как раз такой, как ты любишь, черный и горячий… — Она налила чашечку из великолепной кофеварки, подаренной «от фирмы» на ее пятидесятилетие вместе с килограммом кенийских кофейных зерен. Теперь Бэрди могла постоянно обслуживать сэра Гарольда, не таскаясь туда-сюда по конторе в поисках общего кофейника или чайника, виновато извиняясь: «Простите, но кто-то одолжил у меня свежеподсушенные зерна, которые хранились для сэра Гарольда! И вообще, почему вы болтаетесь и сплетничаете, когда работа еще не сделана?» Новая кофеварка была слишком большой и громоздкой, чтобы «одолжить» ее вместе с зернами без ведома Бэрди.

— Так что же происходит с папой в такое неприятное утро? — Оливия кивнула в направлении отцовского кабинета.

Бэрди поперхнулась кофе.

— Я буду скучать по всем, — пробормотала она, со стуком поставив полупустую чашку на поднос и притворяясь, будто ничего такого не сказала.

Оливии вдруг подумалось, а не уволил ли ее отец Бэрди, раз она себя так ведет. «Лэмпхауз» мог полностью перейти на компьютерные технологии — но не Бэрди. Она категорически отказывалась иметь дело с «компьютерными издательствами» и их составляющими — мониторами, процессорами, сканерами, принтерами, дискетами и тому подобным. Ее старенькая пишущая машинка выдержала испытание временем, и тем более — кончики пальцев и память. Она терпеть не могла все эти современные машины, которые пищали при нажатии кнопки и устраивали суматоху в ее кабинете, чтобы в конце концов потерять все данные из-за компьютерного вируса. Бог дал ей мозги, память и диплом стенографистки — этим она и пользовалась до сих пор!

Бэрди выиграла спор с Дейвиной Легран, старшим менеджером-издателем в «Лэмпхаузе». Новый аппарат был установлен прямо под рукой сэра Гарольда, а кабинет Бэрди остался вместилищем, помимо издательских принадлежностей, всяких вещей — кофейных чашек, пакетиков сахара, чайных ложек, зубной пасты и подогреваемых щипцов для немедленной прически.

Оливия, на некоторое время сосредоточившая внимание на удивительно старомодном стиле Бэрди, вернулась в это субботнее утро и сильно нахмурилась.

— Почему это ты собираешься скучать по всем? Куда ты намылились, Бэрди Гу?

— Никуда. Никогда. Забудь, что я сказала!..

На столе Бэрди зажужжал интерком, и она подключилась к сэру Гарольду, который в третий раз раздраженно спросил:

— Моя дочь уже пришла, Бэрди?

— Да, сэр Гарольд, — она повернула лицо к Оливии, — только что пришла и отогревает озябшие руки чашкой кофе…

— Сейчас же пошлите ее ко мне, Бэрди. Я не могу болтаться здесь все утро, пока Оливия отсыпается. Мне нужно играть в гольф!

Бэрди сменила выражение лица и кивнула в сторону личных апартаментов сэра Гарольда, прошептав:

— Гольф в такую погоду?

— О да! — весело ответила Оливия. — Даже в метель — тебе бы следовало знать!

Она встала и прошла в святая святых.

— Доброе утро, папа, хотя я и не вижу ничего хорошего в такой необычной встрече дождливым субботним утром в старом Лондоне.

— Не знаю, почему тебе так чертовски весело! — проворчал он, разворачивая большое кожаное кресло, чтобы быть лицом к ней. Перед этим его взгляд был сосредоточен на высоком мрачном здании прямо перед окном — ныне заброшенном хранилище изданных, но нераспроданных книг.

— А я не знаю, почему ты унываешь, папа, — сказала Оливия подчеркнуто бодро. — Что случилось во время моего маленького путешествия во Франкфурт? У тебя опять язва разыгралась? Бедняжка, тебе надо сходить к врачу вместо того, чтобы изнурять себя гольфом.

— Оливия, я решился продать все Маккензи. Полагаю, ты должна первая об этом узнать.