Любовный напиток

Неделю тому назад труппа неаполитанских наездников объявила о своем близком отъезде. В прошлый понедельник, в день святого Августина, обезумев от любви к человеку, который в течение трех недель после приключения, пережитого в моем доме, не удостаивал меня ни взглядом, ни ответом на письма, я убежала из дома лучшего из мужей. При этом, сударь, я обокрала его, я, ничего не принесшая ему в приданое, кроме неверного сердца. Я унесла с собой все подаренные им бриллианты и взяла из его кассы три или четыре свертка по пятьсот франков, так как боялась, что Майраль, продавая бриллианты, может возбудить в Бордо подозрения.

На этом месте своего рассказа донья Леонора сильно покраснела. Льевен был бледен и полон отчаяния. Каждое слово Леоноры пронзало ему сердце, и, тем не менее, в силу какого-то ужасного извращения чувств, каждое из этих слов усиливало пылавшую в его сердце любовь.

Не помня себя, он взял руку доньи Леоноры; она не отнимала ее. «Как низко с моей стороны, — говорил себе Льевен, — наслаждаться прикосновением этой руки, в то время как Леонора откровенно рассказывает мне о своей любви к другому! Она не отнимает руки исключительно из презрения или же по рассеянности, а я — самое грубое существо в мире».

— В прошлый понедельник, — продолжала Леонора, — четыре дня назад, около двух часов ночи, я имела низость усыпить мужа и привратника с помощью опия, а потом убежала. Я постучалась в дверь того самого дома, откуда мне с таким трудом удалось выбраться сегодня ночью как раз тогда, когда вы проходили мимо. Это был дом, где жил Майраль.

— Теперь ты поверишь моей любви к тебе? — спросила я, подойдя к нему.

Я была пьяна от счастья. Он же с первой минуты показался мне скорее удивленным, нежели любящим.

На следующее утро, когда я отдала ему мои бриллианты и золото, он решил покинуть труппу и бежать со мной в Испанию. Но, боже великий! Его незнание некоторых обычаев моей родины открыло мне, что он не испанец.

— Как видно, — говорила я себе, — я навсегда соединила свою судьбу с судьбой простого циркового наездника! Ну что ж, не все ли равно, если он меня любит? Я чувствую, что он властелин моей жизни. Я стану его служанкой, его верной женой. Он будет продолжать заниматься своим ремеслом. Я молода, если понадобится, я тоже научусь ездить верхом. Если к старости мы впадем в нищету, что из того? Через двадцать лет я умру от нищеты рядом с ним. Обо мне не придется сожалеть: я умру, узнав, что такое счастье!

Какое безумие! Какая испорченность! — вскричала Леонора, прерывая свой рассказ.

— Надо признать, — сказал Льевен, — что вы умирали от скуки со своим старым мужем: ведь он держал вас взаперти. В моих глазах это во многом вас оправдывает Вам всего девятнадцать лет, а ему пятьдесят девять. Сколько женщин на моей родине пользуются уважением в обществе и не испытывают ваших благородных угрызений совести, совершая куда более серьезные проступки!

Несколько фраз в этом роде, видимо, сняли с души Леоноры тяжелое бремя.

— Сударь, — продолжала она, — я провела с Майралем три дня. По вечерам он уходил от меня в свой театр. Вчера вечером он сказал мне:

— Полиция может сделать у меня обыск, поэтому я спрячу ваши бриллианты и деньги у верного друга.

В час ночи, после того как я прождала его гораздо дольше обычного, терзаясь мыслью, что он, может быть, упал с лошади, он явился, поцеловал меня и снова вышел из комнаты. К счастью, я оставила свет, хотя он дважды запрещал мне это и хотел даже погасить ночник. Спустя долгое время — я уже спала — какой-то мужчина лег ко мне в постель, и я сразу почувствовала, что это не Майраль.

Я схватила кинжал. Негодяй испугался; он упал к моим ногам и стал умолять о пощаде. Я бросилась к нему, чтобы убить его.

— Только троньте меня, и вы попадете на гильотину, — сказал он.

Низость этой угрозы вызвала у меня отвращение.

«Вот с какими людьми я опозорила себя!» — подумала я.

У меня хватило присутствия духа сказать этому человеку, что в Бордо у меня есть покровители и что генеральный прокурор арестует его, если он не откроет мне всю правду.

— Хорошо, — ответил он, — знайте же, что я не принимал участия в краже вашего золота и бриллиантов. Майраль только что выехал из Бордо. Он отправился в Париж со своей добычей. Он уехал с женой нашего директора: двадцать пять из ваших кругленьких луидоров он отдал директору за то, что тот уступил ему свою жену. Мне он дал два луидора. Вот они, я готов возвратить их вам, но, может быть, вы будете настолько великодушны и оставите их мне? Когда Майраль давал мне эти деньги, он приказал продержать вас здесь как можно дольше: ему хотелось выиграть часов двадцать или тридцать.

— Он испанец? — спросила я.

— Испанец? Какое там! Он родом из Сан-Доминго и бежал оттуда после того, как обокрал или убил своего хозяина.

— Зачем он приходил сюда сегодня вечером? — спросила я. — Отвечай, или мой дядя отправит тебя на галеры.