Любовный приворот для одноклассницы

Ждать долго не пришлось. Ворота подвала в здании совета со скрежетом распахнулись, и, подгоняемые вооруженными пиками охранников, оттуда один за другим вышли около десятка осужденных. Медленным шагом, еле волоча ноги, утяжеленные кандалами, закованные в общую цепь, они следовали в здание напротив, где проходили судебные слушания.

Кристина, пряча голову от студеного ветра в капюшон плаща, внимательно всматривалась в лицо каждого проходящего мимо заключенного. Ее измученное сердце пронзила боль, когда в последнем она узнала своего любимого. Потеряв от охватившего ее волнения голос, прохрипела:

– Яков… – И закашлялась.

Художника невозможно было узнать.

Он шел, низко опустив голову, не желая смотреть на воющую толпу. На его бледном, осунувшемся лице виднелись кровоподтеки, оставшиеся после брошенных в него и разбивших все окна в мастерской камней, небольшая рана на скуле воспалилась, свежие царапины от ногтей проклявшей его богобоязненной соседки зияли на шее багровыми полосами. Под распахнутым холщовым сюртуком по открытой груди разгуливала стужа. Бедный парень не чувствовал пронизывающего холода, он загодя готовился к смерти. Он мечтал о ней.

– Яков! – закричала Кристина, но ее голос вновь сорвался.

Она не могла оторвать от любимого покрасневших от слез глаз.

Вцепившись руками в решетку, собрала все оставшиеся силы и вновь крикнула что было мочи:

– Яко-о-ов!!!

Но ее отчаянный вопль был отнесен в сторону внезапным порывом ветра. Почти сразу Кристину оттеснила возбужденная толпа, пробирающаяся ко входу в зал суда. Стараясь не быть затоптанной, несчастная прикрыла живот руками и, плача от бессилия, отскочила в сторону.

Художник замер на мгновение и в недоумении взглянул на осклабившиеся от предвкушения глумливые рожи; его глаза безнадежно поискали в толпе ангела, чей нежный голос только что позвал его по имени.

Но бесполезно.

Подоспевший охранник толкнул его древком копья, приказывая поторопиться. Яков, сгорбившись, словно старик, продолжил скорбный путь.

Синие, пронзительно-яркие глаза человека, наблюдавшего с верхнего этажа городского совета за происходящим на площади, подернулись влажной дымкой. А на его губах промелькнула довольная усмешка:

– Забавные муравьи… Моя догадка о разбитом сердце оказалась истинной.

Толпа, спешившая занять немногочисленные скамьи для слушателей, оттолкнула Кристину от входа на площадь. Когда несчастной вновь удалось протиснуться через многочисленных зевак, стоящие у входа в зал стражники преградили девушке путь: свободных мест на скамьях для простолюдинов больше не осталось. Как ни умоляла несчастная смилостивиться над ее горем, безразличные непроницаемые лица не дрогнули. Когда же один из солдат занес над упрямицей руку для удара, Кристина смирилась и, глотая от бессилия слезы, отошла в сторону. Ей пришлось остаться на площади, как и другим неудачникам, жадно ловящим от зрителей в зале обрывочные вести.

Сначала слушались гражданские дела о кражах и стяжательствах, разбирались случаи членовредительства и мелкого мошенничества. Выкрикиваемые имена не имели для Кристины ровно никакого значения. Постепенно среди людей начало нарастать напряжение: близилась долгожданная часть разбирательств с участием инквизиции.

Стоящая в возбужденно гудящей толпе Кристина, несмотря на усталость после долгой дороги, в этот момент почувствовала прилив сил. Она вся обратилась в слух, вытянула шею, надеясь увидеть сквозь просвет в толпе любимого Якова.

Над головами пронесся вздох разочарования и послышались отдельные фразы:

– Глупый богомаз снова не хочет отвечать…

– Он молчит…

– Не кается, богохульник…

– Сжечь недоумка, чтобы всем было уроком, как чернить светлый образ!..

Кристина вскрикнула от ужаса. Она невольно бросилась ко входу в зал, но снова была грубо вытолкнута стражей. Упав на мокрую от стаявшего снега брусчатку, бедняжка подвернула щиколотку и горько, обреченно заплакала.

Никому не было до нее дела, никто не обернулся, чтобы подать лежащей на земле руку. Алчные, налитые кровью глаза нелюдей были обращены к месту судилища.

Сердце безумной толпы билось в унисон, под аккомпанемент солирующего в стенах церковного суда врага, торжествующего победу.

С наступлением сумерек в сопровождении монахини-клариссинки, согласившейся похлопотать у охраны, Кристина подошла к подвалу городской тюрьмы, где томились осужденные. Она видела, как монашка отвела начальника охраны в сторону и, что-то говоря, кивнула в ее сторону. Здоровенный детина, щетинистый, словно боров-перволеток, весь изъеденный оспой, с любопытством взглянул на затаившую дыхание Кристину и оскалился гнилыми деснами:

– Ты его ненаглядная? Пришла пообжиматься напоследок? А то день-другой, и мы переломаем богомазу все кости. – Охранник захохотал, довольно потирая руки.

Монашка смолчала, сделав предупредительный жест рукой, чтобы девушка не вступала с негодяем в пререкания. Кристина торопливо подошла к охраннику и положила в его протянутую ладонь-лопату золотой гульден.

Рука не дрогнула.