Любовный секрет Елисаветы. Неотразимая Императрица

На это пространное письмо Андре ответил лишь одним словом. «Сколько?!» – спросил он у маркиза. «Сущая безделица – две тысячи рублей», – уточнил Шетарди. «Пустяки…» – скрепя сердце ответил д’Акевиль.

Елизавета не замедлила растрогаться: через Шетарди она передала поклоны Андрюше и Настеньке, в то время как благодетель д’Акевиль пустил с молотка свое прованское поместье. Впрочем, он надеялся на недвижимость в России.

Шел ноябрь 1741 года, заговор в пользу Елизаветы медленно созревал под дождливым петербургским небом, и тут правительнице Анне Леопольдовне донесли об опасных затеях цесаревны. Анна, недолго думая, вызвала Елизавету во дворец для объяснений.

На сей раз Елизавета не лила слезы, так как буквально накануне к ней опять являлся папа, все никак не могущий успокоиться в загробном мире.

– Гвардию в штыки, меня – на престол, тебя, Алеша, – в графы, а Анну с сыном – в крепость, – сообщила она Разумовскому. – Только бы еще день-другой продержаться, пока заговор созреет. Во дворец поеду, правительнице зубы заговаривать.

– Зачем же в крепость? – ужаснулся Разумовский. – За границу выслать, и довольно будет.

– Больно мягок ты у меня, Алеша, – вздохнула Елизавета и нежно провела ладонью по щеке Олексы. – Одно слово – ангел. А я – грешница, и мне перед Богом ответ держать за волю отцовскую, которой противиться не смею. Одно, Алеша, тебе обещаю и в том присягнуть могу – ежели на престол российский взойду, то смертную казнь отменю. Веришь мне?

– Верю, Лиза, верю, – ответил Разумовский и тут же не удержался, переспросил: – А как же правительница с семейством? Младенец там, нельзя его в крепость… Страшный грех на себя возьмешь, Лиза, несмываемый, за душу невинную перед Богом ответишь…

– Ладно, не о чем пока говорить. На престол взойду, а там решу, как быть. А пока во дворец к Аннушке нашей, к овечке невинной. Жаль ее, глупую, а нечего делать – батюшка велит его трон занять.

Разумовский обнял Елизавету и перекрестил.

– Иди, Лиза, – сказал он, – иди и не бойся. Бог тебе судья.

А она обернулась на пороге и сказала, легко, беззаботно, по-прежнему:

– Бог – судья, а ангел – в помощь… Верно, Алеша?

И уехала – вихрем, совсем как отец.

– Мсье Разумовский, принцессе пора действовать. Путь к престолу открыт, – философски заметил Лесток, уверенный в том, что именно ему удалось вдохновить Елизавету на заговор.

Глава третья Карточная игра

Анна Леопольдовна ожидала Елизавету за карточным столом. Пышных придворных увеселений правительница не любила и по вечерам позволяла себе лишь перекинуться в картишки с немногими близкими людьми. Сими людьми являлись: муж, которого Анна едва терпела, но родила от него двоих детей, красавец граф Линар, который ринулся в Россию, узнав, что предмет его мимолетного флирта стал правительницей империи, верная подруга и фрейлина Юлия Менгден да канцлер барон Остерман.

В эту-то мирную компанию и ворвалась цесаревна Елизавета.

Анна подняла глаза на возмутительницу спокойствия, застывшую в дверях, и невольная, по-девически восторженная улыбка озарила ее вечно печальное лицо. Елизавета и в самом деле была сейчас необыкновенно хороша: волосы отливали пожаром, глаза лучились, как лед под солнцем, пышная грудь рвалась на волю из платья, щеки порозовели от возбуждения.

– Вы звали меня, ваше императорское высочество, госпожа регентша? – спросила Елизавета, и Анна поднялась из-за карточного стола.

Правительница сделала несколько шагов навстречу Елизавете и вдруг поскользнулась, упала. Натертый до блеска паркет на мгновение показался ей зыбким невским льдом. Принц Антон-Ульрих бросился на помощь жене, но та отстранила его заботливо протянутую руку, поднялась сама. Потом, после минутного замешательства, сказала:

– Оставьте нас, господа. Я хочу поговорить с Елисавет Петровной наедине…

– Но ваше высочество… – заикнулся было Остерман.

– Наедине… – повторила Анна с не свойственной ей решительностью, и карточный стол опустел. Правительница вернулась на свое место и указала Елизавете на стул Юлии Менгден. Елизавета покорно села. Началась большая игра.

– Доносят мне верные люди, что ты, Елисавет Петровна, заговоры составлять вздумала, – сказала Аннушка, нарочито медленно тасуя колоду.

– Бог с вами, государыня-матушка, – торопливо проговорила Елизавета, и слезы уже готовы были политься из ее глаз. – Мне ли заговорщицей быть? В мире хочу жить, на покое, среди друзей своих верных. Хоть в Доме Смольном, хоть в Александрове, – голос цесаревны звучал так убаюкивающе-сладко, что Аннушка невольно заслушалась.