Любовный треугольник (СИ)

— Мы поужинали, — ставит в известность она, — так что мальчики не голодные. Утром сходили к врачу на плановый осмотр.

— И что сказал врач? — улыбается Ани, не в состоянии оторваться от Арсена.

Прижимает его к себе, целует. Он более усидчив к её ласкам. Гор вечно убегает, терпеть не может переизбыток нежностей.

Ловлю младшего сына и помогаю ему обуть кроссовки, пока Ани обувает старшего. От нетерпения потряхивать начинает.

— Что они абсолютно здоровы. Не зря мы их овощами кормим с тобой и фруктами с огорода, — голос матери как раздражающий фактор, внутренности накаляет.

— Ну и отлично. Мы готовы.

— Подождите меня в машине, Ани.

Под вопросительный взгляд жены, открываю им дверь, и дождавшись пока они выйдут во двор и подойдут к машине, захлопываю её обратно.

— Давид? — удивленно смотрит на меня мама, — В чем дело? Ты чем-то недоволен?

— Что ты сказала Оле три года назад?

Я этот вопрос про себя уже задал около тысячи раз, представляя, какую реакцию увижу в ответ.

И вот она… ожидаемая мною реакция. Почти что неподдельное удивление.

— О чём ты?

— Мама, я всё знаю. Не прикидывайся глупой.

Сжав губы, она хмыкает и вздергивает подбородок. Маски удивления, как и не было.

— Рассказала значит?

— Что ты ей сказала? — цежу сквозь зубы.

— Правду.

— С чего ты решила, что ей нужна твоя правда?

— Ну раз, отошла в сторону, значит нужна была. Спасибо, что еще совесть у неё была. Я боялась, что Оля эта окажется совсем уж развратной и эгоистичной, но нет. Девочка удивила.

Развернувшись, мать направляется на кухню, а я тяжелым шагом за ней.

Говорят, родителей ненавидеть нельзя. Ведь это родители. Их нужно принимать такими, какие они есть. Уважать, ценить… Вот только сейчас остатки уважения к матери исчезают, как и не было. Их после ситуации с Мариам осталось не слишком-то много, а теперь точка кипения достигнута окончательно.

Мне кажется, что я не знал никогда этого человека по-настоящему. Мать всегда была строгой и требовательный. Что ко мне, что к сестре. Я думал того требует воспитание…

Но то, что сделала она не влезает ни в какие рамки. Ни воспитательные, ни моральные.

— Какое право ты имела лезть в мою жизнь?

Останавливаюсь на входе, наблюдая за тем, как она разворачивается и встречается со мной глазами.

Взгляд прямой и уверенный.

— Полное, Давид. Ты — мой сын. И я не собиралась смотреть, как из-за какой-то девки ты рушишь свою жизнь.

— Не называй её девкой.

— А как еще? Сам не знаешь, но уже через время она бы кувыркалась с другим, а ты бы остался один. Со своей этой любовью, — произносит, как нечто мерзкое, — ты спасибо сказать мне должен, сын. За семью прекрасную. За жену послушную и тихую. Слова тебе не скажет лишнего, красавица, умница! И мальчишки просто золото. Да у тебя бы в жизни этого не было, остаться ты с этой Олей!

— Спасибо тебе должен сказать? — шиплю, чувствуя, как внутри кипит черный гнев, — Спасибо, мама! Спасибо за сломанную жизнь! И мою. И Ани. И Оли.

— Да что будет с этой Олей? — выкрикивает она, но я выставляю руку вперед.

— Не смей! Имени даже не смей её произносить. Отец знал об этом разговоре?

— Нет конечно. Он даже не знал, что ты с ней связался. Если бы узнал о твоих планах, ты представляешь, что было бы? Я уберегла тебя!

— Неееет, мама… Называй это как хочешь, но уж точно не так. Ты даже не поговорила со мной. За моей спиной пошла к девчонке, младше тебя в три раза. Испугала ее, заставив солгать мне. А потом все это время смотрела мне в глаза и улыбалась, радуясь, что все сложилось как ТЫ хотела!!

— Давид… я хотела так ради тебя.

— И от Мариам ты отвернулась ради неё?

Карие глаза вспыхивают черным пламенем.

— Не вспоминай её имени в моем доме!

— В твоём доме… не вспомню, мама. Потому что ноги моей больше не будет в ТВОЁМ доме.

— Что? — лицо матери ошарашенно вытягивается, — Давид, ты что говоришь такое? Как ты смеешь вообще?

— Это ты мама… ты сделала так, чтобы ни один твой ребенок не хотел тебя видеть. А будешь продолжать, то и внуков больше никогда не увидишь, поняла меня?

— Давид… Давид, остановись, — кричит вслед, когда я разворачиваюсь и ухожу.

Чувствую, что справиться не получается. Руки мелко дрожат, кулаки машинально сжимаются. Контроль ускользает с каждой секундой.

Видеть её не могу.

— Не смей связываться снова с Олькой. Тебя жена до смерти любит, и дети. — летит мне в спину пулями, — Не смей, слышишь? Давид!

Вылетаю из дома, хлопнув дверью и тут же меня с ног едва не сбивает Арсен.

— Папочка, — подхватываю его на автомате, — я скучал. Будем играть сегодня? Мы с Гором хотели в гонки, а дед так не умеет, как ты. Не уезжай больше надолго.

Ани как раз усаживает младшего сына в детское кресло и с улыбкой поворачивает в нашу сторону голову.

— Пааа, — машет рукой Гор, в другой зажав пакетик с фруктовым пюре.

Картинка ослепляет. Шипы один за другим вонзаются в сердце.

— Поиграем?

Машинально крепче сжимаю Арсена и встречаюсь с его улыбающимися детскими глазами.

Онемение волной прокатывается по телу…

— Да. Поиграем, — с усилием выталкиваю из себя.

29 Оля

— Ваш капучино с корицей.

— Спасибо.