Любушка-голубушка

– А по-моему, смысл очень даже понятен, – сказал Виктор. – Понимать просто нечего! Мужчина у тебя есть? Постоянный любовник?

– Наверное, непедагогично тебе в этом признаваться, – самым легкомысленным тоном произнесла Люба, – но постоянного любовника у меня нет.

– Хм, – Виктор выпятил губу, потом сказал, – а непостоянный есть?

– Был, – тем же тоном призналась Люба.

– Ты что, меняешь мужчин?.. – Виктор даже поперхнулся.

– Ага, как перчатки! – хихикнула она. – А тебе-то что? Ты женат, у тебя есть постоянная жена, она же и постоянная любовница. А я свободна, век кочуя, законов всех я сильней.

– Что ты несешь? – фыркнул Виктор, все так же глядя прямо на дорогу. – Что я, тупой? Это ж ария Кармен. При чем тут ты? Не будь такой самонадеянной.

– Я не самонадеянна, – вздохнула Люба. – Вспомни, там поется: любовь свободна, век кочуя, законов всех она сильней. А я кто? Любовь! Имя у меня такое, – зачем-то пояснила. – Помнишь, как ты говорил: моя…

– Я все помню! – с ожесточением проговорил Виктор. – Черт! Все помню, вот беда. Слушай, ты афоризмами не увлекаешься?

– Господи боже! – засмеялась Люба. – И ты, Брут?! Как же, как же… Я, когда чуть не спятила после развода, ходила к психологу – реабилитировалась. Меня пытались исцелить афоризмами, как других – таблетками. И я их, знаешь, перебрала. Передозировка произошла. Теперь при слове «афоризм» моя рука тянется к спусковому крючку пистолета.

– Серьезно? – хохотнул Виктор. – Но что-то помнишь? Скажи свой любимый.

Люба нахмурилась. Что ему сказать? «Возраст – лучшее лекарство от любви», – вдруг всплыло в памяти, но это было вранье, и для него вранье, и для нее. Вообще самым актуальным был сейчас другой – то есть не афоризм, а просто красивая строка из любимого Есенина: «Отговорила роща золотая березовым, веселым языком!» Да, это имело отношение и к нему, и к ней, и к осенней красоте по обочинам дороги, но звучало так горько, так ужасно! Поэтому Люба процитировала из Чарлза Лэма:

– «Я прожил пятьдесят лет, но если вычесть из них те часы, что я жил для других, а не для себя, то окажется, что я еще в пеленках».

Это соответствовало истине. Она впала в детство, в детскую глупость! Облапошили ее просто клинически! Как малое дитятко – поманили конфеткой и завели в какие-то закоулки подлостей. И бросили там одну.

– Это да, – ухмыльнулся Виктор. – Это про тебя, точно.

– А тебе что нравится?

– Да есть такой… То есть это не афоризм, это просто слова, но они про меня. «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу».

– Вить, ты что? – с запинкой спросила Люба. – Что это значит?

– Да то и значит, что ты слышишь, – зло проговорил Виктор. – Слышь, Люб… мы с тобой развелись, конечно, но…

– Ради бога, – быстро сказала Люба, – не начинай. Я так понимаю, что про любовников моих ты не зря спрашивал. Ну так вот: возвращаться по старым постельным адресам я не намерена. Есть кто у меня или будет – это не твое дело, а главное, к тебе я за помощью не обращусь. Даже если совсем невмоготу станет. Ясно?

– Ясно. Хотя я о другом хотел сказать, – чуточку испугался Виктор. – Но ладно, если ты так злишься… не будем. Скажи лучше, у тебя какой-то план действий в Болдине есть или нет?

– Нету у меня никакого плана, только хочу насчет фотки в магазинах или еще где спросить, не знает ли кто этих людей.

– Сама будешь спрашивать? – уточнил Виктор.

– А что? – воинственно отозвалась Люба. – Ты хочешь, что ли? Нет, я сама!

– Да слабо верится, что тебе так и начнут все рассказывать. Это только в книжках про сыщиков информация так и сыплется. Или мы будем себя за сыщиков выдавать? Ты будешь Алёной Дмитриевой, да?

Люба вспомнила, как Николаша назвал ее детективщицей Алёной Дмитриевой, и начала хохотать. Ей стало немного легче, еще и потому, что они как раз въехали в Болдино, и вид этого поселка показался ей весьма привлекательным. Большое, просторное село. Хотя, может быть, и пустовато несколько. Деревьев на центральных улицах маловато. Хотя кругом же сады в частных домиках…

Виктор остановился перед первым же магазином (их стояло штук десять рядом, не меньше, крохотные такие магазинчики, которые, наверное, ужасно конкурировали друг с другом), и Люба сказала, что она все же рискнет попытать счастья в роли сыщика, причем самостоятельно.

– Ладно, – согласился Виктор, – а я пока в машине поскучаю. Может, потом и я на что пригожусь.

Люба зашла в магазин, где за прилавком скучала необъятная тетенька с тяжелым узкоглазым лицом и таким потрясающим цветом щек, что бело-розовый зефир скис бы рядом с ней от самой черной зависти. И еще у нее были невероятные белоснежные зубы, которые она обнажила в сардонической ухмылке, когда Люба показала ей фото и спросила, знает ли Ольга Петровна (на кармане халата продавщицы был, как и положено в цивилизованном мире, приколот бейджик с именем-отчеством) этих людей.