Любвеобильный джек-пот

В окно скреблось осеннее ненастье. Горестно всплескивали ветками деревья, сбрасывая с себя засидевшуюся с лета листву. Мокрое стекло плакало дождем. Ветер гнал капли по стеклу, торопил их по подоконнику, собирал в огромные холодные лужи на асфальте. Сизое небо безрадостно гляделось в них и надрывалось в усердии, посыпая ледяной влагой хмурое сентябрьское утро.

Лия стояла, горестно сгорбившись. Волосы плотной шторкой упали ей на лицо. Пойди, разберись: плачет она, размышляет или просто молчит. Подойти, обнять, прижать к себе... Он не может. Он же трус. Ему проявлять подобное душевное благородство не пристало. Куда проще отмолчаться или спрятаться за собственным малодушием.

Он все же удивил самого себя, спросив:

– Ты сказала, что взяли совсем не того, кого было надо. Есть подозреваемый?

Она молча кивнула. Спина ее при этом сгорбилась еще сильнее, а плечи принялись тихонько вздрагивать. Плачет все-таки. Вот незадача!

– Откуда такая уверенность? Ну... Что это совсем не тот человек, который...

– Он не мог! Он не мог убить его, Дима!!! – Она обернулась на него, откинув волосы с лица, плакала, конечно же; все то время, что стояла у окна, плакала, лицо было мокро от слез, глаза вообще ни на что не похожи. – Он мальчишка совсем! Он... Он не мог, понимаешь! Они и знают, что он не мог убить. И считают, что это сделал кто-то другой. А все равно его арестовали! Понимаешь ты или нет?! Его арестовали по подозрению в соучастии! А он не виновен!!! Не виновен! Не виновен! Я уверена!

– Кто?.. Кто этот мальчик? – Он еще ничего не понимал, но, кажется, начинал немного догадываться.

Был какой-то мальчик...

Точно был, сомнений теперь не оставалось, и классического вопроса «А был ли мальчик?» даже не возникло.

Так, с этим, кажется, определились. Теперь о другом...

Этот мальчик, оказывается, очень дорог ей. Настолько дорог, что она готова... А на что она готова ради него? На то, чтобы пойти против своих коллег? На то, чтобы вопреки доброй памяти о своем соседе начать его оправдывать?

Ох, боже же ты мой!!! Вот она попала!!! Вот попала...

Гольцов сморщился от жалости.

Зачем ему надо во все это ввязываться, а?! Вот зачем?! Сидел тихо-мирно за своей дверью, ждал зимы, потом весны, а следом лета... А теперь что?! Что теперь?! Нужно было вот ему потащиться к ней в тот день! А потом еще и на день рождения пойти с ней вместе! А там Игося этот чертов, который теперь еще, оказывается, и умер совсем некстати.

Ох, беда, беда... Что делать?!

– Нужно их найти, – твердо ответила Лия, когда последний его вопрос неосторожно слетел с его губ.

– Кого, господи?! Кого найти?! – Он посмотрел на нее, как на душевнобольную и даже сделал попытку отодвинуться.

– Настоящих преступников нужно найти, Дима. Тишакову, ему что! Ему – сидит парень в камере, значит, надо его разрабатывать. А как они могут разработать, я знаю. И ты, думаю, тоже. А парень не выдержит такого давления. Начнет подписывать все, что угодно. Он же не виноват, Дим!

– Откуда такая уверенность? – по инерции поинтересовался Гольцов, хотя его решение ни во что такое не ввязываться крепло с каждой минутой.

– Я знаю! Я его знаю, черт возьми! Что бы там они ни говорили мне... Я знаю, он не может!

Лия, не выдержав, разрыдалась в голос.

Она больше не могла. Больше не могла быть сильной и мужественной. Ей хотелось орать, выть, рвать на себе волосы. И причитать еще и о бедном, брошенном всеми ребенке, и о бедном старике, который все грозился, что уйдет в Дом престарелых, если она не выйдет вскорости замуж.

Почему другим бабам это можно, а ей нет? Кто сказал, что она непременно должна сохранять лицо?! Хотя, какое, к черту, лицо после ведра кофе, бессонной ночи и двух пачек сигарет! И какое, к черту, самообладание, если она пришла к малознакомому человеку и просит у него защиты и сочувствия. Разве раньше она бы так сделала? Да никогда!

А к кому ей было еще идти? Мишаня не отзывался. Тишаков категорически отказал. И еще наговорил кучу мерзостей о слепоте, нерастраченной материнской любви, отсутствии профессионализма и что-то еще говорил, что-то такое гадкое. Она потом его уже и не слушала вовсе. Указала на дверь и не слушала.

У нее оставался один Гольцов. Но он упрямился и ни в какую не хотел соглашаться. Оно и понятно. Кому охота из огня да в полымя?! Но он был единственным, кто мог ей помочь. Оставался тем единственным, на кого она могла еще надеяться. Хотя он и корчил из себя подонка, Лия-то знала: он не такой. С ним многое было непонятно, но эти непонятности были из разряда пустяковых. И ей пока некогда было ими заниматься. Потом когда-нибудь, не сейчас...

– Дим, ты мне поможешь? – спросила Лия, понемногу успокаиваясь.

Гольцов, конечно, тоже к этому руку приложил. Поначалу сидел и не подходил. А потом все же поднялся. Обнял, усадил на стул. Напоил водой. И еще говорил что-то ей на ухо доброе и понятное.