Любви хрустальный колокольчик

— Ладно, я останусь, так и быть, потому как ты мне не чужая, сестра все ж таки. Но водку больше мне не наливай, видишь, я и так хороша уже. Давай лучше кофе пить. Икру я, конечно, доем, дура я, что ли, от икры отказываться? Хотя ты-то уж точно меня дурой считаешь, это ж надо! В кино она, видите ли, была! Но с другой стороны… — Тут она задумалась и посмотрела на меня с тревогой. — Это что же такое получается? Если не кино, то, значит, правда, но ты же не могла оказаться там, где стреляют? Или могла? И за помин чьей души мы пили? Значит, кто-то все-таки умер? Да не молчи ты, скажи хоть что-нибудь!

— Ну ладно, ладно, будет тебе, не злись. Кое-что я все-таки тебе скажу, но только чем меньше о таких вещах знаешь, тем спокойнее спишь. Не смотри на меня так испуганно, как видишь, я цела. Но я и в самом деле попала сегодня ночью в жуткую переделку. Любашенька, не дергайся, лапочка, как и почему я туда попала, я тебе не скажу. Там стреляли, убитых много, точное число я не знаю. Могла и я пострадать, даже должна была бы, меня хотели убить, но Виктор спас, собой заслонил, пуля попала ему в плечо, а ты норовила его за это плечо все время цапнуть, вот я тебя и отпихнула. И вовсе я на него волком не смотрю, а впрочем, может, и смотрю, все это не важно. У нас с ним очень сложные взаимоотношения, он меня просто ненавидит, я ему, естественно, плачу той же монетой. Но ты не ломай над этим голову, мы встречались с ним по делам, а дела эти почти закончились, так что еще пару-тройку раз мы с ним встретимся, и все.

— Жень, ну подожди. Ну как же так? Зачем же ты полезла в это треклятое место, где стреляют, да еще ночью? И потом, откуда ты знаешь этого Виктора? Ты мне раньше про него ничего не рассказывала. И вообще, давай выпьем с тобой все-таки кофе, и расскажи мне поподробнее.

— Кофе, Любашенька, я тебе сейчас сделаю, подожди всего лишь две минуты. Что же касается подробностей, то их, увы, не будет. И не надо смотреть на меня умоляющим взором, все, что я могла тебе рассказать, ты уже слышала, очень надеюсь, что дальше тебя это не пойдет!

Люба с немалым удовольствием выпила две чашки кофе, на мое замечание, что, может быть, не стоит на ночь две-то, она, махнув рукой, сказала, что ее не берет, от него она спит еще лучше. Посидела еще немного и стала все же собираться домой. Уже в прихожей она спросила меня:

— Женюр, я вот чего никак не уразумею: как это ты, такая тихая, такая вроде как воды не замутишь и мухи не обидишь, а вот влипаешь вечно во всякие авантюры, а?

— А этого, Любаш, я и сама не понимаю, — ответила я ей, целуя в щеку.

На следующий день никаких звонков с утра не было. Побродив без толку по квартире, я позвонила редактору, договорилась с ней и после обеда отвезла наконец многострадальную рукопись. На обратном пути зашла за продуктами и быстренько домой. Весь вечер никаких звонков не было. Два дня прошли в напрасном ожидании, и еще два дня. Ожидание изматывало, я совсем ничего не могла делать, вещь свою не писала. Я могла только ждать. Наконец, когда я уже совсем замучилась от долгого ожидания и готова была на стенку лезть, позвонил Андрей и попросил меня приехать к нему в половине шестого. Двадцать пять минут шестого я уже звонила в дверь. Открыл сын и, поприветствовав меня как старую знакомую, помог раздеться. С замиранием сердца вошла я в знакомую комнату. Наташи почему-то не оказалось, были только Андрей и Виктор. Поздоровавшись, я осведомилась у Виктора, как его плечо, в ответ получила короткое заверение, что все в порядке. Без Наташи я чувствовала себя здесь скованно. После неловкой паузы Андрей заговорил о том, что всех подробностей он рассказать не может, только лишь некоторые детали, поскольку дело, в которое весьма активно был замешан Павел, находится в стадии расследования, до завершения далеко и многое еще неясно. Проговорив эти вводные фразы, он погрузился вдруг в молчание, которое все длилось и длилось. Виктор тоже молчал, вид у него был какой-то недовольный. Видя, что мне и обещанных деталей не дождаться, я решила сама задать несколько вопросов. Я спросила, как это могло получиться, что Павел, похороненный почти год назад, в действительности был жив и умер совсем недавно.