Любви хрустальный колокольчик

Такая утонченная деликатность и сочувствие ко мне в устах Виктора звучали по меньшей мере странно, что с ним такое случилось? Или ранение так на него подействовало? Я посмотрела на него внимательно: он опять начал хмурить брови, но выглядел вполне искренним. Я уже не знала, что и думать, и стала убирать тарелки со стола, принесла чашки. При этом я почему-то вспомнила, как сравнительно недавно все это покупала, после того как Саша оставил меня совсем без посуды. Я попробовала представить себе, какое лицо было бы у Виктора, если бы я предложила ему кофе в эмалированной кружке, и невольно улыбнулась. Виктор заметил мою нечаянную улыбку и, поморщившись, спросил:

— Женя, я, наверно, мешаю тебе, ты вспоминаешь свою прошлую жизнь с Павлом, а я для тебя сейчас как кость в горле.

Такое поведение было настолько нетипичным для него, что я начала уже думать: может быть, я плохо разглядела и его ранили вовсе не в плечо, а в голову?

— Да нет. С чего ты взял? — ошеломленно пробормотала я.

— Неужели ты думаешь, что я не чувствую — ты в душе винишь меня в смерти Павла и не говоришь этого вслух только из деликатности. Но повторяю тебе: я не мог и представить, что она решится в него выстрелить.

— По-моему, ты судишь обо всем превратно, не могу понять, как и из чего ты делаешь такие неправильные выводы, и уж совсем не могу себе представить, как бы ты мог предотвратить этот роковой для Павла выстрел?

Я смотрела ему прямо в глаза, когда говорила эти слова, и для убедительности взяла его за руку. Непонятно, почему Виктор вдруг смутился, рука его чуть дрогнула, и он поспешно отдернул ее. Странно, странно, только что он так обо мне заботился, если верить его словам, даже признал за мной такое качество, как деликатность, и в то же самое время мое прикосновение для него настолько неприятно, словно я жаба какая бородавчатая! Что за игру он ведет со мной и почему? Я заварила себе чай, а ему хотела сделать кофе, я помнила, что он его больше любит, но он тоже соблазнился на чай. Отпив из чашки, он спросил:

— Ты будешь сейчас в городе или уедешь в Фирсановку?

— Нет, в Фирсановку я пока не поеду, надо сначала успокоиться. Но в Москве мне это тоже вряд ли удастся, во всяком случае, не так быстро, как мне бы хотелось. Вот мне и пришла в голову отличная, как мне представляется, мысль махнуть на две недели в Туапсе, в апреле там почти никого нет, и я смогу прийти в себя.

— Ты уже взяла билет?

— Нет, но ведь сейчас это не проблема. Завтра утром возьму, и дня через два, если не случится ничего непредвиденного, скорее всего, уеду.

— Я позвоню тебе потом, когда ты вернешься, не возражаешь?

— Конечно, звони, если надо. Номер моего телефона ты ведь знаешь?

Он кивнул и пошел к выходу, но приостановился:

— Странно, а почему именно Туапсе, почему, например, не Сочи? Ты отдыхала там раньше или у тебя там родственники?

— Да нет, никого у меня в этом городе нет, да и вряд ли я смогла бы в таком состоянии жить у родственников, просто когда-то я была там с Павлом. Но это было давно, а сейчас припомнилось, и решила поехать туда, других мест на Кавказе я не знаю совсем, а Крым уже не наш.

— Я так и подумал, — проговорил он как-то глухо и ушел.

А я так и не поняла, чем ему не угодил славный город Туапсе, милый, тихий, что еще надо? Может быть, у него какие-нибудь дурные воспоминания с ним связаны? Ишь ты, Сочи ему непременно подавай! А я не хочу в Сочи, хочу в Туапсе, и Виктор мне в этом не указ. Чудной он все-таки.